Справка |
Календарь |
Поиск |
Сообщения за день |
02.08.2018, 05:32 | #11 |
мираж
|
– А вот вы скажите, Василий Иванович, только как на духу. Вы красный или белый?
– Я? – спросил Чапаев, переводя на меня взгляд. – Сказать? Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить их. Одну он ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой шелухи, обнажив красно-фиолетовую кожицу. – Гляди, Петька, – сказал он, кладя их на стол перед собой. – Вот перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная. – Ну, – сказал я. – Посмотри на белую. – Посмотрел. – А теперь на красную. – И чего? – А теперь на обе. – Смотрю, – сказал я. – Так какой ты сам – красный или белый? – Я? То есть как? – Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься? – Нет. – А когда на белую, становишься белым? – Нет, – сказал я, – не становлюсь. – Идем дальше, – сказал Чапаев. – Бывают карты местности. А этот стол – упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве оттого, что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что может приобрести их? – Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные, ни белые. А кто тогда мы? – Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с простыми. Ведь «мы» – это сложнее, чем «я», правда? – Правда, – сказал я. – Что ты называешь «я»? – Видимо, себя. – Ты можешь мне сказать, кто ты? – Петр Пустота. – Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит? – Ну, – сказал я, – можно сказать, что я – это психическая личность. Совокупность привычек, опыта... Ну знаний там, вкусов. – Чьи же это привычки, Петька? – проникновенно спросил Чапаев. – Мои, – пожал я плечами. – Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности привычек? – Звучит забавно, – сказал я, – но в сущности, так и есть. – А какие привычки бывают у привычек? Я почувствовал раздражение. – Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя... Ну скажем, монадой. В терминах Лейбница. – А кто тогда тот, кто полагает себя этой мандой? – Монада и полагает, – ответил я, твердо решив держать себя в руках. – Хорошо, – сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, – насчет «кто» мы потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с «где» разберемся. Скажи-ка мне, где эта манда живет? – В моем сознании. – А сознание твое где? – Вот здесь, – сказал я, постучав себя по голове. – А голова твоя где? – На плечах. – А плечи где? – В комнате. – А где комната? – В доме. – А дом? – В России. – А Россия где? – В беде, Василий Иванович. – Ты это брось, – прикрикнул он строго. – Шутить будешь, когда командир прикажет. Говори. – Ну как где. На Земле. Мы чокнулись и выпили. – А Земля где? – Во Вселенной. – А Вселенная где? Я секунду подумал. – Сама в себе. – А где эта сама в себе? – В моем сознании. – Так что же, Петька, выходит, твое сознание – в твоем сознании? – Выходит так. – Так, – сказал Чапаев и расправил усы. – А теперь слушай меня внимательно. В каком оно находится месте? – Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места – и есть одна из категорий сознания, так что... – Где это место? В каком месте находится понятие места? – Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре... Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь словом «реальность», он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит, где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и... Гамбит. Можно, конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор, классифицировав собеседника, – ничего не стоит заявить, что все, к чему он клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию правильнее было бы называть софоложеством? Чапаев хмыкнул. – А куда это вперед может уйти человеческая мысль? – спросил он. – А? – растерянно сказал я. – Вперед чего? Где это «впереди»? Я решил, что по рассеянности заговорил вслух. – Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ. Лучше выпьем. – Был бы ты философ, – сказал Чапаев, – я б тебя выше, чем навоз в конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном командуешь. |