[-Ухтиshка-]

Притча о буйволах

"Жило-было четыре буйвола. Один из них был белым, а остальные три были черными. Они жили в опасной местности, окруженной волками. Их способом самозащиты было то, что они всегда держались вместе, приглядывали друг за другом, каждый был настороже, и они выжили, несмотря на то, что местность была окружена дикими хищниками.
Но однажды три черных буйвола собрались на совещание. Они сказали: "Этот белый буйвол постоянно выдает нас. Когда мы пытаемся спрятаться ночью, никто не может видеть нас, потому что мы черные, но враг может видеть белого буйвола, так почему бы нам не избавиться от него? Мы втроем будем вместе, и пусть белый буйвол уйдет, так как из-за него слишком много проблем".
И с того дня три черных буйвола держались отдельно, а несчастный белый буйвол остался совершенно один. Они объявили ему бойкот.
Однако волк был очень умен. Он смог распознать разлад между буйволами. Затем он сделал маневр и напал на белого буйвола, и в то время как он пожирал его, трое черных буйволов ничего не делали. Они стояли и смотрели, как их собрата разрывали на части!
На следующую ночь волк напал на трех черных буйволов, почему? Потому их было на одного меньше. И затем в последнюю ночь, остался в живых только один буйвол, и он отчаянно пытался убежать от волка, однако у него не было поддержки и помощи.
И волк уверенно преследовал его, он знал, что этот буйвол устанет и упадет, что у него не было выхода. Некому было прийти ему на помощь, и волк довольно и уверенно кружил вокруг, и наконец, он напал на этого буйвола и схватил его за горло. Когда волк сделал это, и буйволу осталось жить считанные секунды, он произнес очень важные слова, слова, содержащие великий урок из которого мы можем извлечь пользу.
Этот черный буйвол сказал, уже умирая: "Я был съеден в день, когда был съеден белый буйвол! Я подписал свой смертный приговор в тот день, когда я позволил сожрать белого буйвола, именно тогда я и умер. Я умер не сейчас, я умер не сегодня, я умер тогда, когда я позволил волку сожрать белого буйвола!"

[Alberta]

Как обстоятельства меняют людей.

" Однажды к отцу пришла дочь, молодая женщина, и с грустью сказала:
— Папа, я так устала от всего, у меня постоянные трудности на работе и в личной жизни, уже просто нет сил… Как справляться со всем этим?
Отец ответил:
— Давай я тебе покажу.
Он поставил на плиту 3 кастрюли с водой и принес морковь, яйцо и кофе. Опустил каждый ингредиент в отдельную кастрюлю. Через несколько минут выключил плиту и спросил дочь:
— Что стало с ними?
— Ну морковь и яйцо сварились, а кофе растворился, — ответила девушка.
— Правильно, — сказал отец, — но если мы посмотрим глубже, то окажется, что морковь, которая была твердой, после кипятка стала мягкой и податливой. Яйцо, которое раньше было хрупким и жидким, стало твердым. Внешне они остались такими же, но внутренне изменились под воздействием одинаковой враждебной среды — кипятка. То же происходит и с людьми: сильные внешне люди могут расклеиться и стать слабаками там, где хрупкие и нежные лишь затвердеют и окрепнут…
— А как же кофе? — удивленно спросила дочь.
— О, кофе — это самое интересное. Он полностью растворился в агрессивной среде и изменил ее — превратил кипяток в чудесный ароматный напиток.
Есть люди, которых не могут изменить обстоятельства, — они сами изменяют их и превращают в нечто новое, извлекая для себя пользу и знания из обстоятельств.
Кем стать в трудной ситуации — выбор каждого." (с)

[Берзаб1ярг]

ОДнажды султан и его визирь поехали на охоту и вечером заблуились в лесу.
А одеты они были как простые люди, потому что старались скрыть свои личности.
Долго они старались найти ночлег по ночи, блуждая в темном лесу, пока не повстречали одного человека,
который указал им путь к одному единственному хутору, где они могли бы переночевать.
Однако, предупредил он, хозяин хутора - человек со странностями: он избивает своих гостей, которые ему не угодили.
Ничего не поделаешь. Заблудившиеся охотники, в конце концов, находят тот хутор и стучатся в дверь.
Дверь открывает хмурый хозяин, которого они просят о ночлеге. Хозяин дома заводит их внутрь, и сразу же подает им ужин, расстилает постель, подает воду для омовения.
Султан с визирем переглянулись: "Какой радушный хозяин! Не похоже, что он избивает своих гостей, не похож он на такого варвара.
Ну, может быть, слишком ъмур и молчалив.. Видать, это злой навет на такого гостепримного хозяина дома, который угадывает все желания своих гостей.
Когда султан собрался взять омовения, хохяин дома подошел к нему и услужливо решил стянуть кожаные носки, чтобы омыть гостю ноги.
Визирь мягко отстранил хояина дома и сказал, что не нужно этого делать, его спутник сам омоет свои ноги. Не успел он оглянуться, как получает страшную затрещину по уху.
- Как смеешь ты возражать хозяину дома?!

Визирь виновато потер ухо и посмотрел на хранившего спокойствие султана, который шепотом сказал ему не возражать против затрещины и не начинать драку.
- Ну как же, мой султан? Как может этот простолюдин бить знатных людей своей страны?
- Потерпи. Придет и твое время Я помогу тебе отомстить ему, - улыбнулся султан своему визирю

И вот настало время расставания. Гости любезно поблагодарили гостеприимного хозяина за предоставленный им ночлег, не сказав и слова за тот неприятный момент.
Султан на прощание дал хозяину записку, где указал своей адрес в городе.
- Когда будешь в наших краях, заходи!
-Обязательно зайду, - улыбнулся хозяин дома.

Прошло время. Хозяин хутора решил наведаться в горо, чтобы прикупить себе чего-нибудь.
Закончив все свои дела в городе, он пошел по указанному адресу и увидел перед собой дворец.
Не смутившись, он постучал в ворота и показал зааписку, данную ему султаном. Привратник немедленно узнал почерк султана и пригласил гостя в прихожую.
Султану доложил о странном госте. КОгда султан понял, кто пришел к нему, он вызвал визиря и сказал ему:
- Вот и настало время твоей мести! Принеси мне два кошеля с золотыми
Я буду кидать золотые в реку, протекавшую внизу стен замка, до тех пор, пока гость не возразит против такого расточительства.
Вот тогда ты ему и отомстишь тем же способом.

Так они и порешили. Когда гость расправился с угощением и с любопытством взирал на убранство комнат, султан пригласил его посидеть на террасе,
попить чаю и посмотреть на вид, открывающийся со стены замка.
Как только гость подошел к парапету стены, султан вытащил кошель, и ни с того, ни с сего стал кидать золотые монеты вниз, в протекавшую реку.
Гость с невозмутимым видом продолжал любоваться пейзажем, не обращал на это расточительство никакого внимания,
Султан опорожнил первый кошель и развязал второй. Вскоре и второй кошель опустошился и султан приказал визирю принести третий кошель.
Визирь возразил:
- Но, мой султан, мы ведь договорились, что будет два кошеля!
Не успел он закончить свою фразу, как получает страшную затрещину от гостя, которая заставила его распластатьстя на полу.

- Как смеешь ты возражать хозяину дома?!

[Alberta]

Универсальная внешность

Как-то шли по Осетии с группой туристов. В одном из селений подошёл к нам старик: "Приглашаем вас на свадьбу. А ты, — показал он на меня, — не приходи".

И вот я остался сторожить вещи. Сижу читаю и вдруг вижу: улица в пыли, словно конница Будённого мчится, меня хватают и тащат. Жених и невеста кричат: "Извини, дорогой!" — наливают осетинскую водку и вливают в меня.

Я спрашиваю друга: что произошло? Почему раньше не пригласили, а сейчас потчуют, как самого дорогого гостя? Оказывается, мой друг спросил ранее старика, и тот объяснил гордо: "Мы грузинов не приглашаем!" Мой друг сказал, что я не грузин. Тогда старик закричал, что только что кровно оскорбил человека, и он, этот человек, будет мстить. И вот свадьба, чтобы не было мести, сорвалась — и за мной…

Когда кончился маршрут, мы спустились в Тбилиси. Вечером вышли гулять. Подходят два гражданина и что-то говорят по-грузински. Я не понимаю. Тогда один размахивается и бьёт меня в ухо. Я падаю. Кто-то в гостинице кричит "Наших бьют!" Начинается потасовка. И вот мы в милиции. Бивший меня изучает мой паспорт, лежащий на столе, и идёт ко мне: "Извини, мы думали, что ты армяшка. Идём, будем гулять".

В нашей группе половина была из Прибалтики. После того как всё это произошло, мы сблизились. Но когда они о чём-то говорили и мы подходили, то сразу замолкали. Я спросил, в чём дело, мне ответили: "Ты же русский".

А когда я вернулся в Москву, то узнал, что меня не утвердили в должности члена редколлегии литературного журнала, потому что я еврей…

Григорий Свирский

[ONLYTRUE]

Сообщение от Alberta

Универсальная внешность

Как-то шли по Осетии с группой туристов. В одном из селений подошёл к нам старик: "Приглашаем вас на свадьбу. А ты, — показал он на меня, — не приходи".

И вот я остался сторожить вещи. Сижу читаю и вдруг вижу: улица в пыли, словно конница Будённого мчится, меня хватают и тащат. Жених и невеста кричат: "Извини, дорогой!" — наливают осетинскую водку и вливают в меня.

Я спрашиваю друга: что произошло? Почему раньше не пригласили, а сейчас потчуют, как самого дорогого гостя? Оказывается, мой друг спросил ранее старика, и тот объяснил гордо: "Мы грузинов не приглашаем!" Мой друг сказал, что я не грузин. Тогда старик закричал, что только что кровно оскорбил человека, и он, этот человек, будет мстить. И вот свадьба, чтобы не было мести, сорвалась — и за мной…

Когда кончился маршрут, мы спустились в Тбилиси. Вечером вышли гулять. Подходят два гражданина и что-то говорят по-грузински. Я не понимаю. Тогда один размахивается и бьёт меня в ухо. Я падаю. Кто-то в гостинице кричит "Наших бьют!" Начинается потасовка. И вот мы в милиции. Бивший меня изучает мой паспорт, лежащий на столе, и идёт ко мне: "Извини, мы думали, что ты армяшка. Идём, будем гулять".

В нашей группе половина была из Прибалтики. После того как всё это произошло, мы сблизились. Но когда они о чём-то говорили и мы подходили, то сразу замолкали. Я спросил, в чём дело, мне ответили: "Ты же русский".

А когда я вернулся в Москву, то узнал, что меня не утвердили в должности члена редколлегии литературного журнала, потому что я еврей…

Григорий Свирский

В рассказе присутствует тема социальной идентичности и её влияния на межличностные отношения. Главный герой сталкивается с предубеждениями и стереотипами, которые влияют на его взаимодействие с окружающими. Это может указывать на внутренний конфликт между желанием принадлежать к группе и одновременным отторжением из-за этнической принадлежности.

Я мог бы предположить, что такие события вызывают внутренний конфликт, который может привести к чувству изоляции и непонимания. Это может вызвать защитные механизмы, такие как отрицание или проекция, когда человек переносит свои чувства на других.
Вывод из рассказа может заключаться в том, что внешние маркеры идентичности, такие как национальность или религия, могут привести к непониманию и конфликтам, если они основаны на предрассудках. Это подчеркивает важность индивидуального понимания и взаимного уважения в обществе, свободном от стереотипов и дискриминации.

[Marty]

Белые островки снега призрачно блестели в мартовском тумане среди расползавшейся по городу грязи.
Этот снег, ещё недавно царивший на улицах, превратился теперь в половую тряпку,
о которую при входе в помещение вытирают грязную обувь.
«Ранняя весна — лучшее время для принятия важных решений», — подумали мы и организовали кооператив.
С арендой продуктового ларька проблем не возникло. Планировалось пристроить к нему ещё комнату для шашлычной. На первое время товар под реализацию нашёлся у знакомого оптовика.
Торговать мы решили по очереди, в свободные от школьных занятий часы.
К тому времени советский миф рассыпался, как стёкла в окнах грозненских трамваев, и на осколках коммунистической мечты повырастали торговые точки.
Наша дворовая компания тоже поддалась веянию эпохи. Не то чтобы нас обуяла жажда наживы, но даже такой пустяковый бизнес придавал нам важность в собственных глазах.
Первым делом решено было дать ларьку название.
Для этой цели мы посрывали с какого-то стенда красные пластмассовые буквы и смогли сложить из них два слова — «МАЯКИ» и «ЯКОРЬ».
Несмотря на то, что я двумя руками был за «маяк» и категорически против «якоря», большинство коллектива решило, что не время разбрасываться буквами.Так над входом в ларёк появилась надпись «МАЯК И ЯКОРЬ».
Заговорённый появился у нас примерно через неделю после начала торговли. Он зашёл, чтобы взять в долг кое-что из продуктов и задержался на целых три часа.
В результате его вдохновенных рассуждений о пагубности якоря для процветания нашего бизнеса надпись мы отредактировали, сохраняя при этом бережное отношение к отнятым у советского лозунга буквам.
Окончательное название ларька выглядело загадочно-поэтично — «МАЯК И ЯК».
А Заговорённый стал с тех пор нашим постоянным посетителем.
Долгими вечерами сидел он на лавке рядом с электроплиткой, обсуждая всяческие конспирологические теории и уплетая взятые нами под реализацию «бакусы».
Прозвище Заговорённый прилипло к нему из-за его манеры все разговоры переводить на тему масонских заговоров.
Он был уверен, что именно масоны ликвидировали самодержавие и создали КПСС. Затем они же уничтожили КПСС и придумали демократию. А когда им надоест, отменят демократию и создадут какое-нибудь ханство.
Войны, научные открытия, искусство — везде проглядывал масонский след.
Даже в фильме «Ирония судьбы» Заговорённый находил их тайные знаки.
— Кто такие масоны? Каменщики, то есть строители... Какой адрес у них там в фильме?
3-я улица Строителей! А как фамилия главного героя? Лукашин... То есть зашифрованный образ Лукавого! Если добавить к этому ключ, подходящий ко всем дверям, как аллегорию философского камня, то всё становится ясно — каждый год под видом праздничной комедии в наши головы вбивают масонские символы, — вещал он на весь ларёк с пылким красноречием.
Поначалу истории про заговоры нас только забавляли, но чем ближе становился срок расплаты с оптовиком, тем разумнее выглядела мысль о том, что это не мы сами проели большую часть товара, а треклятые масоны напакостили нам с дебетовым оборотом.
Предвидя наше скорое разорение и вместе с ним крах своего лекториума, Заговорённый переключился на философские темы.
— Вы слышали, что недавно Папа Римский оправдал Галилео Галилея, но реабилитировать Джордано Бруно отказался? Представьте себе: тот, кого за ересь только травили, оправдан по всем статьям, а сожённый на костре так и остался для них бесовским прихвостнем...
А почему так? Может мне кто-нибудь ответить?
Ответа мы не находили, и Заговорённый пояснял сам:
— Всё дело в том, что Галилей сказал своё знаменитое «всё-таки она вертится». И фраза эта звучала в ушах клерикалов вечной насмешкой. Она прожигала сердца пап и кардиналов негаснущим укором.
А Бруно ничего такого не сказал. Он тихо сгорел, и дым от его костра развеял ветер истории...
Запомните, самое главное — это красиво сформулированная отмазка...
Так наш конспирологический гуру готовил нас к встрече с оптовиком.
В особо торжественные моменты, когда случалось нам угостить Заговорённого шашлыком, он бережно доставал из кармана главный свой козырь — светло-синюю визитную карточку. На лицевой стороне карточки большими жирными буквами было напечатано «Руслан Имранович Хасбулатов», а ниже шрифтом помельче перечислялись регалии обозначенного лица.
Эту визитку Заговорённый получил несколько лет назад на каком-то митинге от самого Хасбулатова, тогда ещё кандидата в депутаты Верховного Совета.
Будущий спикер парламента был так впечатлён речью обличителя масонства, что похлопал его по плечу и вручил ему этот памятный знак своего расположения.
С помощью визитки Заговорённый надеялся однажды пробиться на телевидение и на весь мир воззвать к человечеству о пробуждении от масонского морока.
В тот год в домах окончательно пропало центральное отопление, и грозненцы ждали весеннего тепла с особенным нетерпением.
Я тоже тосковал по солнечным дням, но совсем не из-за холода.
Ненастная погода мешала моим романтическим отношениям с одной соседской девчонкой.
Мы с ней ни разу в жизни не разговаривали, а общались исключительно солнечными зайчиками.
По утрам, когда восходящее солнце светило в моё окно, я брал в руки зеркальце и светил им в сторону пятого этажа противоположного дома — прямо в окно той девочки.
В утренние часы её дом находился в тени, и сразу ответить мне зайчиком она не могла.
Но ближе к закату, когда солнце поворачивалось уже к её окну, а на мой дом, соответственно, ложилась тень, мне приходили ответные световые послания, похожие на сигнальные огни маяка.
Не помню ни лица её, ни имени. Только и остался от неё в памяти тот неровный луч, метавшийся по комнате или дрожавший на стене рядом с окном...
Увлёкшись конспирологией, Заговорённый допустил ошибку, которая привела к концу его посиделки в нашем ларьке.
— Вы слышали когда-нибудь о подземной реке? — завёл он однажды речь, вытянув озябшие руки над раскалёнными пружинами электроплитки.
— Река течёт под нами по каменному сифону через всю Чечню до самого Чёрного моря. А здесь как раз пустота из-за выкаченной нефти. Скоро произойдёт обвал, река хлынет наверх и затопит равнину. Масоны об этом знают и селятся исключительно на пятых этажах.
Новая фантазия Заговорённого меня рассмешила. Я представил себе ту солнечную девчонку масонской сигнальщицей, посылающей миру тайные знаки.
Но два моих компаньона, чьих родителей советская власть тоже когда-то заселила на пятый этаж, сочли такую теорию для себя оскорбительной.
Конспиролога выставили из «МАЯКа и ЯКа» без права на реабилитацию.
А меня от долгого ненастья потянуло в рифмоплётство, и в нашем учётном журнале появились следующие строчки:
Вертит жизни карусель
Неустанная рука.
Просто за окном метель,
Просто на душе тоска.
То ли сыплет мокрый снег,
То ли дождь идёт сухой.
Отражаются в окне
И масоночка, и гой.
Не смириться, не забыть,
Что поделать, мол — судьба.
Может, в форточку повыть,
Не стирая снег со лба?
Кружит мыслей карусель
Уходящая зима.
Просто за окном метель,
Просто на пороге март.
...Я снова увидел Заговорённого в мае, когда весна уже вовсю хозяйничала в городе.
Он понуро сидел на ржавом рельсе давно заброшенной железной дороги и вглядывался в щебень, словно надеялся обнаружить там благодарного слушателя.
Я сочувственно присел рядом и долго внимал его нескончаемым теориям, изредка кивая и поддакивая.
— Хочешь, я подарю тебе хасбулатовскую визитку? — неожиданно предложил Заговорённый с важным видом.
— А как же твои планы с телевидением?
— Да ну их. Всё равно бесполезно. Не хочет человечество пробуждаться... Да и не успею я, наверное... Всё равно ведь Хасбулатов там долго не задержится... Масоны скинут. А тебе может пригодиться по хозяйственной части.
Что у меня за часть такая хозяйственная я не понял, но от подарка отказываться не стал.
За визиткой пришлось идти к нему домой.
Мы спустились к Старопромысловскому шоссе, перешли на другую сторону и направились к одной из четырёх девятиэтажек нашего городка.
— Жди здесь, я тебе её с балкона скину, — сказал мой спутник и скрылся в подъезде. Через несколько минут его голова показалась уже на балконе восьмого этажа.
Он взмахнул рукой, — и завертело, закружило тёплым ветром долгожданной весны 93-го года светло-синюю визитку Хасбулатова.
Заговорённый дождался, когда карточка медленно опустится мне в руки и крикнул, грозя кулаком куда-то в пространство вездесущей тайной ложе:
— Всё-таки они не отвертятся..!

Лом-Али Юсупов.

[Сэр с ЧИАССР]

Константин Семёнов

Атмосферный фронт

Грозненские рассказы


Весь день хмурилось, низкие облака нависали над городом, как бы стремясь укрыть одеялом то, что ещё осталось. Тяжёлый холодный воздух, перенасыщенный влагой, буквально давил на людей, требовал оставить все неотложные дела, забиться куда-нибудь в щель и заснуть. Температура поднималась, временами срывался мокрый снег. Во второй половине дня перестрелки почти прекратились. Казалось, что обе стороны плюнули на выяснение отношений и ожидают, чем же кончится сражение гораздо более могущественных сил.

Тёплый фронт прорвал антициклон к вечеру.

Весёлый, уже пахнувший весной ветер, разогнавшись над равнинами, ворвался в город с запада. Пронёсся, ничего не замечая, над Черноречьем, подняв тучи пыли. За считанные минуты миновал Заводской и Окружную и, ворвавшись в центр, замер, будто поражённый.

Такого он не видел, ни проносясь над Западной Европой, ни тесня антициклон в предгорьях Северного Кавказа. Ветер, как любопытный ребёнок, порыскал по лежащим в руинах улицам, заглядывая в разбитые коробки домов. Привычно поиграл давно оборванными не им проводами, повалил несколько ещё целых столбов. Погонял по остаткам асфальта миллионы срезанных осколками веток деревьев. Случайно разрыл несколько наспех засыпанных могил. Поднял в воздух десятки тонн чёрной от пепла пыли, швырнул в обезображенные стены когда-то целых домов и, раздосадованный, закрутил на мёртвых улицах чёрные конусы смерчей.

Ветер не любил, когда его работу кто-то делал лучше него.

Большая коробка, стоявшая на антресолях, давно рассыпалась, фотографии разлетелись по комнате, покрыв пол сплошным одеялом чёрно-белых и цветных пятен. Ветер ворвался в покинутую квартиру через разбитое окно, поднял фотографии и понёс их прочь – в притаившуюся тишину бывшего города.

------------------------------

Султан, прищурив глаза, смотрел на улицу через отверстие в стене. На улице бушевал ветер, в воздухе носились ветки деревьев, обрывки бумаги, где-то слышался звон разбитого стекла. Видно было плохо из-за поднятой в воздух чёрной пыли. Султан досадливо поморщился, отвернулся от дыры и одной рукой достал сигарету. Второй рукой он бережно придерживал СВД*.

На улице завыло, как в дымовой трубе, в пролом стены ворвалось пыльное облако. Султан инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, у его ног лежала фотография. Ногой в тяжёлом ботинке Султан придержал трепещущую на ветру бумажку и пару минут смотрел на неё, докуривая сигарету. Наконец, любопытство взяло верх; Султан поднял фотографию, механически сдул чёрную пыль.

На цветном снимке красовалось светлое четырёхэтажное здание с колоннами у входа. Перед ним - широкий проспект с застывшими автомобилями, слева, через дорогу, ещё одно здание, занимающее целый квартал. На заднем плане – крыши домов и верхушки деревьев на фоне синеющего хребта.

Уроженец Ножай-Юрта, в свои двадцать два года Султан редко бывал в Грозном и плохо его знал. Но это место не узнать было невозможно. Гостиница “Кавказ”. Слева – пятое жилстроительство, справа - за кадром – Совет Министров. Фотографировали, похоже, с Президентского дворца.

Султан положил снимок на колени, разгладил. В гостинице он бывал всего несколько раз
и то очень давно. Запомнились мраморные полы, широкая лестница, шумный грохочущий зал ресторана в табачном дыму.

Жаль, что фотограф не захватил площадь перед СовМином. Султан уже и забыл, как она выглядела в спокойные времена. Перед глазами возникало только запруженное толпой пространство, трибуна у входа в здание, самодельные плакаты. Султан стоял в толпе, стиснутый со всех сторон, и жадно ловил слова постоянно меняющихся ораторов. Говорили они все одно и то же: клеймили руководство России, рассказывали, как замечательно будет жить при независимости. Манящие картинки прекрасной жизни захватывали Султана, ужасающие подробности тайных планов российского руководства объясняли, почему он живёт не в шикарном особняке, а в обычном родительском доме. Слова “независимость”, “свобода”, “суверенитет” ораторы произносили с особой интонацией, по спине бежал холодок, и Султан восторженно кричал. Вокруг ревела толпа, некоторые стреляли в воздух. Скоро и Султан уже вскидывал вверх новенький Калашников и, цепенея от восторга, нажимал на спусковой крючок.

Последний раз Султан видел эти места недели две назад. А может, и месяц – точно он уже не помнил. В разбитой и обгорелой гостинице ещё можно было узнать здание с фотографии. На месте Совета Министров были одни развалины. Султан отнёсся к этому почти равнодушно: война. Сейчас были вещи поважнее.

Султан ещё раз взглянул на снимок. Всё так же спешили куда-то пешеходы, вереница машин ждала на перекрёстке зелёного света, блестел на солнце совершенно целый асфальт, и невозможно было представить, что всего этого уже нет.

Суки, какой город уничтожили! Конечно, всё можно будет отстроить заново, главное - отстоять независимость! Будет своя власть – будет все, и город построим лучше прежнего. И всё-таки жаль… Суки!

Султан сплюнул на пол, прислушался. Ветер почти затих, слышался лишь лёгкий шорох. Султан повернулся к проёму, привычно упёрся локтями, снял колпачок и прильнул к прицелу. Замелькали пустые глазницы оконных проёмов, обгорелые, наполовину разрушенные стены. Бегло осмотрев весь сектор, объектив прицела вернулся к почти целой пятиэтажке в середине квартала. Упёрся в темнеющий вход в подвал и застыл.

Там, на глубине нескольких ступенек, сгущался мрак, и трудно было что-то разглядеть даже через просветлённую оптику. Но снайпер чувствовал: там кто-то есть! Султан поерзал, устраиваясь поудобнее, замер и стал ждать.

Город, сады, особняки, богатая безмятежная жизнь – это всё потом. Сейчас есть дела поважнее.

Сейчас главное – успеть выстрелить первым.

------------------------------

Пашка, прищурив глаза, смотрел на улицу через отверстие в стене. На улице бушевал ветер, в воздухе носились ветки деревьев, обрывки бумаги, где-то слышался звон разбитого стекла. Видно было плохо из-за поднятой в воздух чёрной пыли. Пашка досадливо поморщился, отвернулся от дыры и одной рукой достал сигарету. Второй рукой он бережно придерживал СВД.

На улице завыло, как в дымовой трубе, в пролом стены ворвалось пыльное облако. Пашка инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, у его ног лежала фотография. Ногой в тяжёлом ботинке Пашка придержал трепещущую на ветру бумажку и пару минут смотрел на неё, докуривая сигарету. Наконец, любопытство взяло верх; Пашка поднял фотографию, механически сдул чёрную пыль.

Как будто приоткрылось окошко в другой, фантастический мир. Яркое солнце играло бликами на стёклах совершенно целых окон. По гладкому асфальту спешили куда-то чистые машины. Гуляли, ни от кого не прячась, люди. Спокойные, в лёгких одеждах. В небо поднимались струи воды от целого каскада фонтанов. И прямо-таки чувствовалось, какая она чистая и вкусная, эта вода. От брызг в воздухе висела тонкая пелена тумана, за ней угадывался монумент с вечным огнём. А сзади, в углу, возвышалось громадное величественное здание с портретом Ленина наверху.

Что-то это здание Пашке напоминало. Точно! Так вот какой он был, Президентский дворец! Красиво! Даже это, как его…монументально. Такого в родном Волгограде не было.

Пашка родился и вырос на далёкой рабочей окраине громадного города, но знал его неплохо. Нет, таких зданий в Волгограде точно не было. Да и площадь хороша. А уж фонтаны! Конечно, на набережной не хуже, но эти какие-то… более уютные, что ли.

Обидно! Всё этим черным. Да у них тут, говорят, и снабжение было почти как в Москве. И даже водку продавали свободно! Всегда!

Пашка с детства помнил длиннющие очереди за всем подряд, талоны, драки из-за водки. Неужели у них тут ничего этого не было? И денег у всех полно, говорят. Что ж им ещё не хватало-то? Суки, нерусские!

Правда, все говорят, что в Грозном и русских было полно. Вроде, даже больше, чем чеченов. Да какие они русские, на хрен! Раз жили с этими, значит и сами такие же. По-любому! А теперь опомнились, видите ли.… Побежали! То ли все сбежали, то ли не все. Разное говорят. А самому не разобраться. Все они здесь одинаковы: грязные, бородатые и смотрят исподлобья, как на врагов. Да и какая разница! С цветами уж точно никто нас не встречает.

Все они тут одинаковы!

Пару недель назад Пашка видел Президентский дворец. А может, и месяц, точно он теперь и не помнил. Ничего монументального тогда в нём уже не было. Обычная обгорелая коробка. Ничего не поделаешь :война.

На кой хрен нас сюда пригнали? Сначала задницу им всем лизали – чего ещё изволите? А теперь опомнились, козлы! Сами-то, как всегда, в стороне, за высокими заборами с кремлёвскими звёздами. Чистенькие, холёные и …живые. Слуги народа!


А вот город неплохой был. Суки! Ничего, потом всё можно будет восстановить - даже лучше прежнего. Потом. После победы. И всё-таки жаль…Суки!

Пашка сплюнул на пол, прислушался. Ветер почти затих, слышался лишь лёгкий шорох. Пашка повернулся к проёму, привычно упёрся локтями, снял колпачок и прильнул к прицелу. Замелькали пустые глазницы оконных проёмов, обгорелые, наполовину разрушенные стены. Бегло осмотрев весь сектор, объектив прицела вернулся к почти целой пятиэтажке в середине квартала. Упёрся в темнеющий вход в подвал и застыл.

Там, на глубине нескольких ступенек, сгущался мрак, и трудно было что-то разглядеть даже через просветлённую оптику. Но снайпер чувствовал: там кто-то есть! Пашка поерзал, устраиваясь поудобнее, замер и стал ждать.

Города, политики, кто прав, кто виноват – это всё потом. Сейчас есть дела поважнее.

Сейчас главное – успеть выстрелить первым.

------------------------------

Воздушный авангард проник в подвал через щель под дверью. Порыскал по тёмному помещению, собрался с силами, оттолкнулся от сырой стены и резким рывком распахнул дверь. Мгновенно наподмогу ворвались основные силы – фронт взял ещё одно укрепление. Свежий тёплый ветер, как хозяин, промчался по подвалу. Попереворачивал тряпки и одеяла, опрокинул пластиковые бутылки. Поднял кучу мусора и пыли, выбросил всё это в распахнутую дверь. Несколько секунд – и от затхлой, пахнувшей безысходностью и смертью атмосферы не осталось и следа.

Юрий несколько раз моргнул и открыл глаза. В подвале по-прежнему стоял полумрак, и только из непривычно распахнутой двери сочился вечерний свет. По-прежнему на лавках, кутаясь в разнообразное тряпье, сидели и лежали люди, похожие на фантастические тени. Вроде бы всё было так же, как и день, и неделю, и вечность назад.

Но нет, что-то изменилось! Юрий огляделся, прислушался. Что за чёрт? Подвал больше не казался живой могилой для семи человек. Исчезли уже привычные запахи гнили, давно немытых тел, испражнений. Исчезло ощущение мерзости, тоски и безысходности.

В воздухе пахло свежестью, скорой весной, надеждой и почему-то морем.

Юрий несколько раз глубоко вздохнул, закашлялся, встал с лавки и шаркающей походкой двинулся к манящему прямоугольнику света.

За дверью было ещё свежее. Вверху, на улице, ещё гулял ветер, почти неощущаемый здесь, на глубине трёх метров. Юрий медленно поднялся по ступенькам, осторожно выглянул наружу. В ранних вечерних сумерках улица выглядела на удивление мирно. Ветер тихонько гонял по остаткам асфальта обломки веток, закручивая их в воронки.

Один из таких микросмерчей, в котором крутилось что-то белое, повернул к спуску в подвал. Прыгнул вниз по ступенькам, ударился о ноги Юрия и исчез, оставив после себя несколько веток и листок бумаги.

Юрий осторожно присел, взял листок, сдул пыль, перевернул.

С цветной фотографии сверкнуло яркое солнце. Большой грот, сложенный из необработанных камней, выбрасывал в синее небо вертикальную струю воды. Поднимаясь метров на семь, струя немного изгибалась и падала вниз, поднимая тучу брызг. По окружности из грота били струйки поменьше. Они вылетали под разным наклоном, окутывая грот сплошной пеленой брызг и тумана. Искрились на брызгах солнечные блики, сверкала радуга.

Каждый охотник желает знать, где сидит фазан!

Большой фонтан в сквере имени Лермонтова приглашал всех желающих. И желающих было не счесть. Резвилась детвора, убегая от брызг воды. Особо смелые пацанята залезали на бетонное ограждение, отполированное до блеска тысячами рук и ног. И тогда раздавался громкий крик: “Куда? Не смей, упадёшь!” С подветренной стороны мамаши прогуливали малышей в колясках. На лавочках, в тени столетних деревьев, не было свободных мест, и воздух был наполнен радостью и покоем.

- Что это у тебя, Юра? – послышался сзади тихий голос.

- А, это ты, Иса. Тоже не сидится?

- Не сидится, Юра. На воздух захотелось. Здорово тут сегодня – весной пахнет. Так что это у тебя?

- На, смотри, - Юра протянул Исе фотографию.

- Фонтан…, - Иса разглядывал снимок, отодвинув его подальше от дальнозорких глаз. – Похоже, что семидесятые годы. Я тогда там с сыном гулял, со старшим. Что, не веришь? Правда. Такой он был.… Ни минуты на месте. Всё пытался на бортик залезть. И что ты думаешь? Залез! И прямо головой вниз свалился в фонтан. Я только за ногу успел схватить. Лет пять ему было.

- А где он сейчас, Иса?

- В Тюмени, нефтяник. Младший – в Москве. Слава Аллаху, не захватили всё это, - Иса надолго замолчал.

- А я, помню, к этому фонтану на свидание шёл, - прервал молчание Юрий. – Штаны у меня были новые, ярко-синие. А туфли – жёлтые. Прямо как Незнайка. Прохожие оглядывались: для тех времён это было смело. А я всё думал, что скажет моя девушка…

- Ну и что сказала? – усмехнулся Иса.

- Не помню,… столько лет прошло. Хотя.…Дай-ка фотографию! Точно! Вот на этой лавочке мы сидели, видишь. Сидели и спорили. Она хотела идти на вечер, на танцы, а я не соглашался.

- И кто победил?

- Забыл. Но на танцах я точно тогда не был.

- Зря, - Иса снова взял снимок, - надо было уступить. С таким-то прикидом. А сколько раз я тут на книжном базаре бывал…Может, помнишь, по выходным там книжники собирались? Менялись, продава…

- Ни фига себе! – прервал Юрий. – Помнишь?! Да я сам там лет десять проторчал. Почти каждый выходной! То-то я смотрю: лицо вроде знакомое! Да разве с этой бородой кого-нибудь узнаешь! Ты где обычно располагался?

- Вот это да! Да ты на себя посмотри: борода, как у абрека, - засмеялся Иса. - Я почти всегда поближе к трамвайному мосту. А ты?

- А я, наоборот, в самом начале. Я, в основном, фантастикой увлекался. И ходил на базар очень долго. Он потом где только не был. В кинотеатре “Родина”, в летнем зале. В “Машиностроителе” – это уже при Дудаеве…

- Нет, я тогда уже не ходил, - задумчиво протянул Иса, - в “Машиностроитель” заходил несколько раз. Поначалу там много народу было. А последний раз зашёл, в девяносто четвёртом, весной. Человек двадцать там было, не больше. Грустно…

Помолчали. Ветер то прекращался совсем, то вновь набирал силу. А высоко вверху он и вовсе не затихал и гнал, гнал на восток тяжёлые подсвеченные снизу тучи. На их фоне казалось, что разбитые дома с пустыми глазницами тоже движутся, только в другую сторону. Почему-то казалось, что назад, в прошлое.

- Иса, - сгоняя наваждение, спросил Юрий, - а ты разве здесь жил?

- Нет, около первой школы. В доме, где Госбанк, знаешь? Что там сейчас? Уговаривала же жена уехать.… Нет, остались…

- А где она, Иса?

Иса не ответил, отвернулся, сгорбился. Повисло тяжёлое молчание, и Юрий, не выдержав, заговорил, стремясь отвлечь, дать возможность не произносить вслух страшные слова.

- А я в этом доме жил. На третьем этаже. Окно из моей комнаты выходило во двор, а там рос громадный тутовник. Как хотелось в детстве на него прямо из окна вылезть..., - Юрий мечтательно улыбнулся. – Только…

- Ну, что – только, - подтолкнул Иса, поворачиваясь.

- Только я уже лет пятнадцать в микрорайоне живу. А здесь – родители. Я же и пришёл сюда, чтоб отца забрать. Перед самым Новым годом… Семья там осталась. Как они там одни …

- А отец? – тихо спросил Иса.

- Во дворе, - отрешённо бросил Юрий. – Под тутовником. После Нового года как раз… Земля была твёрдая…

Коротким вздохом промчался по улице новый порыв ветра. Мелькнул в воздухе прямоугольник бумаги, упал, зацепившись краешком за вывороченный кусок асфальта. Ветер ненадолго разогнал тучи, и в свете заходящего солнца маняще заискрилась ещё одна цветная фотография.

А что там на ней? Не разглядеть.

Не разглядеть двум парам глаз из подвала.

Не разглядеть и через два оптических прицела.

Шесть ступенек вверх. Пять коротких шагов вперёд. Теперь наклониться. Ах, вот что на ней такое!

Два выстрела слились в один. Две пули ударили одновременно. Одна в спину, другая - в грудь. Никто не опоздал.

Юрий упал молча, далеко вытянув руку с зажатой в ней фотографией.

- Юра! – в два шага Иса преодолел шесть ступенек. Шаг вперёд.

Два выстрела слились в один.

Сильный порыв ветра ударил Ису в грудь, опрокинул, повалил назад, в подвал.

Две пули ударили в кирпичную стену, туда, где только что был человек. Ударили одновременно. Никто не опоздал.

Главное – успеть выстрелить первым.

------------------------------

Покидая не им разрушенный город, ветер собрал силы и коротким злым ударом повалил в январскую грязь стоящий на обочине дорожный указатель. На изрешечённом пулями листе металла ещё можно было прочитать: “Грозный”.

[Alberta]

Сообщение от Сэр с ЧИАССР

Константин Семёнов
Атмосферный фронт
Грозненские рассказы

Какой печальный рассказ.
Тронуло.

[Берзаб1ярг]

Стоит ли жениться или нет?

Какой-то юноша спросил у Сократа совета - стоит ли, мол, жениться или нет?
Надо сказать, он знал к кому обратиться с таким вопросом!
Догадаться, впрочем, нетрудно было, ведь Сократу ужасно не повезло в семейной жизни. Его жена, Ксантиппа, была одной из кошмарнейших жен в истории.
Сократа она просто изводила: то и дело пилила, держала под каблуком, кидала в него всем подряд.
Однажды она плеснула ему в лицо чаем, и у Сократа на всю жизнь остался след от ожога.
В общем, тот юноша нашел самого подходящего человека - Сократ-то уж точно знал ответ.
И Сократ ответил: "Женись, конечно. Попадется хорошая жена, будешь счастливым, а не повезет - станешь философом..."