[BarbaroSSA]

***
Когда я устану от этой нелепой игры
И этой арены, залитой слезами и потом,
Поставлю палатку на склоне высокой горы,
Поближе к созвездиям, пахнущим воском и медом.

И буду ходить по следам кучевых облаков,
По синей траве, отражаясь в мерцающих росах.
И слушать в ночи боевые нашиды волков,
Держа наготове мой верный, ореховый посох.

Уйду – говорю я - вот только растают снега
И первый подснежник пробьется из снежного плена.
Уйду – говорю вам – в такие ударюсь бега,
Что конь не догонит и след не учует гиена.

А может не стоит, и надо доматывать срок,
Любить этих граждан и больше не рыпаться сдуру.
Но есть же, но есть же на свете такой уголок
Где можно умыться и сбросить звериную шкуру.

Давайте же вместе мечтать и не думать о том,
Что время ушло, что уже бесполезно и глупо…
Вот птицы поют, и дорога пылит за холмом
И красное солнце встает над лесистым уступом.

И маленький мальчик с рогаткой выходит во двор,
И щурясь смешно в разведенную прорезь рогатки,
Смеется и смотрит в далекую сторону гор
На белого странника возле зеленой палатки.
2019 г.

[Aminat]

С чего начинается Родина?
Моя начиналась с нуля,
Под крышей саманного домика
В холодную ночь января,

Когда оглашая окрестность,
Беспомощной плоти комок,
Я с плачем приветствовал местность,
Что Родиной позже нарек.

А может, она начинается
С разрушенной башни в горах,
Где все еще в сумерках мается
Мятежного пращура прах.

Где камень за камень цепляется,
Как клинопись древней мечты,
С которой - то и начинается
Трилогия нашей беды.

С чего начинается Родина,
Откуда, с какого конца?
С осевшей и грустно ухоженной
Могилы родного отца.

С развалин, оставшихся рядом,
Как память жестокой борьбы,
Где каждая гильза снаряда
Записана в книгу судьбы.

А может, она начинается
От тех еще первых шагов,
Где молодость наша скитается
В разгрузке на восемь рожков.

Где дым до небес поднимается
И глохнет живое в дыму,
И сердце на ребра бросается,
И удержу нету ему.

2009 г.

[Marty]

обычно, не читаю стихи на русском языке, как и не слушаю музыку, за исключением классиков)
амма, Асланбека байташ оьрси маттахь йу аьлла дага а ца дог1у суна)
у него какой то свой особый стиль и талант выражать обыденность, настроение и философию чеченца на русском языке..

[Aminat]

11 Декабря.
***
Моросило вовсю, моросило,
Непонятно, дождем или снегом.
Мы его положили в могилу,
Неглубокую для человека.

Написали фамилию, имя
На бумажке, заляпанной глиной,
И в флаконе от пенициллина
Положили записку в ботинок.

Он лежал, а за ним как – то дрябло,
Словно жизнь или смерть их продула.
Две шеренги израненных яблонь
Стыли словно бойцы караула.

Он лежал даже несколько браво,
Руки, ноги - все четко и прямо.
Краем губ, улыбаясь лукаво
Из своей не докопанной ямы.

А над ним, как из лейки над грядкой,
Моросило да все моросило,
И как зубья пилила загадка:
Что же это его рассмешило?

Мысль крутилась быстрее лопаты:
Что же, что? Получалась заминка.
Неприличная скорость обряда
Или эта записка в ботинке?

И с того становилось неловко,
Что действительно очень спешили.
Мы прикрыли улыбку циновкой,
А циновку землею прикрыли.

Так бывает, что будни реала,
Умножая количество битых,
Упрощают процесс ритуала,
Сокращая размеры молитвы.

Но зато отливало сияньем,
То ли нимб, то ли факел тротила,
Поднимался над крышами зданий
И, тоскуя, кружил над могилой.

Шли обратно по слякоти склизкой,
Я скользил и сбивался с тропинки,
Словно этот флакончик с запиской
Тянет ногу и ноет в ботинке.

2013 г.

[BarbaroSSA]

я удивляюсь с того, как он четко атмосферу передает.

[Aminat]

РОЖДЕСТВО

Дни сочтены, осталось три листа,
Лишь три листа от календарной книжки.
И так почти полсотни, как с куста
В небытие, как скорбные излишки.

А нам все мимо - трубка трын -травы,
Глоток вина веселого забвенья,
А дальше пусть фальшивые волхвы
На две недели умопомраченья

Затеют миф вселенского добра,
Тряся мешками пряников и кварца…
Восторженная смотрит детвора,
Раскрыв глаза на сказочного старца.

Но дышит зло чахоточная мгла,
Бесснежная, назло всем ожиданиям.
Грядущий год назвали – Год козла!
Или козы, простите за незнание.

Но то не важно, важен лишь исход,
И важен план на будущие битвы.
Вокруг мохнатой елки - хоровод,
Как сцена из языческой молитвы.

Так сколько здесь положено труда
На этот блеск и сказочные виды,
Чтобы зажглась библейская звезда
Над острием мохнатой пирамиды.

Не лепота, знобящая краса
Холодных ламп, мерцающих повсюду,
Чтоб видели, как плачущий Иса
Снимает с петли мертвого Иуду.

Никто не видит, зрячие ушли
К иному свету, к зрелищу иному,
Где старые, горбатые волы
Жуют тысячелетнюю солому.

Сопит в углу сирийская коза
И пастухи склонились над ребенком,
А тот таращит круглые глаза
Из темных яслей и смеется звонко.

2014 г.

[Aminat]

Снегопад, ах, какой снегопад,
Как снежинки вовсю закружили

На дороги, поля и могилы
Тех, кто, молча, под снегом лежат.

Той зимой, когда воющий град
Долго раненый город утюжил,

Этот самый же ветер и вьюжил,
И такой же кружил снегопад.

Я заставил себя добежать
И нырнуть под бетонные своды.

Ни за что мне в такую погоду
Не хотелось тогда умирать.

Годы жизни летят и летят,
Словно птицы курлыча тревожно.

Я машу им рукой и, возможно,
Не хочу возвращать их назад.

Пусть летят, заметая подряд
Все следы на страницах былого,

Где обуглено каждое слово
И расставлены точки утрат.

Но как брата увидевший брат,
Через долгие годы разлуки,

Протянув огрубевшие руки,
Я тебя узнаю, снегопад...

2010 г.

[Aminat]

В феврале наступает дубак,
Если дует и нет отопленья.
А когда запихнут в товарняк,
То уже никакого спасенья.

Я там не был конечно ни дня,
Ничего, ни штыка, ни вокзала
Не запомнил, но мама моя
Все запомнила и рассказала,

Как погнали их утром с горы
До Химоя, нестройной колонной…
Как на станции тельце сестры
Утащил конвоир из вагона.

А потом уронив на бегу,
Может в спешке, а может по злобе,
Он оставил малютку в снегу,
В безымянном советском сугробе.

Три сестры на чужбине лежат,
Вмерзнув в древний, степной околоток…
Пальцы мамы немного дрожат,
Пробегая по бусинкам четок.

Слава Богу, старушка жива,
Оказалась из скальной породы.
Без слезы, подбирая слова,
Подытожила черные годы.

Нас не надо жалеть – говорит-
Мы вернулись и нас не согнули.
И тверды были словно гранит,
И храбры… только нас обманули.

Говорили – пришли на постой,
На ученья…ходили, ласкаясь…
И качает седой головой,
Укоризненно так, улыбаясь…

2021 г. 22 февраль.

[Marty]

АЛИБЕК_ХАДЖИ
Отрывок

...А Умма всё смотрел на сына,
Как будто видел в первый раз,
И тлела чёрная кручина
В зрачках его бесцветных глаз.
Потом пошёл без промедленья
К нестройным виселицам он,
Не дожидаясь оглашенья
Ничьих фамилий и имён.
И люди, словно отщепенцы,
Смотрели, ёжась от стыда,
Как сгорбилась спина чеченца
И побелела борода.
Старик нагнулся, из-под сына
Стул молча выбитый поднял
И, отряхнув его от глины,
Под виселицей рядом встал.
Потом опять поставил в слякоть,
Спокойно, даже не вздохнул.
И люди снова стали плакать,
Когда взобрался он на стул
Уже по-старчески неловко
(Наиб заметно ослабел),
Спокойно взялся за верёвку
И в петлю голову продел.
А снег всё мёл в тоске бесцельной
За ворот старому бойцу.
Но тут возник из мглы метельной,
Шатаясь, генерал Арцу.
В папахе, белой от позёмки,
Из тьмы взволнованной души
-- О Ум Хаджи, – он крикнул громко,
– Зачем всё это, Ум Хаджи?!
Как много раз в тоске сердечной
За наш народ, не за себя,
Ты вспомни перед жизнью вечной,
Как я почти молил тебя:
Не призывай к самоубийству
Измученный войной народ --
Нет оправдания витийству,
Когда оно лишь кровь несёт.
Я говорил все эти годы,
Страшась душою худших бед:
Не призывай людей к свободе,
Когда свободы в мире нет,
Что наш народ как капля в море,
Как искра в гибельной золе,
И так с лихвой хлебнувший горя
На этой сумрачной земле.
Я говорил: как с гор стихию
Лавины не остановить,
Вот так огромную Россию
И нам в войне не победить.
Я говорил: ещё не сроки,
Что в этом мире тьмы и лжи
Мы бесконечно одиноки...
Но ты не слушал, Ум-Хаджи!
Ты вспомни, сколько раз тебе я
И Алибеку говорил,
Что это глупая затея,
Что нет у нас ни войск, ни сил.
Я говорил, что мало чести
Вам смута ваша принесёт:
Себя погубите и вместе
С собой погубите народ.
Забудьте,-- говорил я много,--
Пустые эти миражи...
Ответь хотя бы перед Богом:
Чего добился, Ум Хаджи?
Один твой сын погиб в сраженьи,
Второй -- прости тебя Аллах --
Сейчас подвергся удушенью
Безвинно на твоих глазах.
И ты сейчас глядишь со стула,
С душой своей наедине,
На пепел тлеющих аулов,
Сожжённых по твоей вине.
А я молил, молил: умерьте
Бесплодный пыл своих идей.
Чего добился? -- лютой смерти
Невинных тысячи людей.
И вот плоды твоей гордыни,
Обещанный народу рай,
Что сёлами ссылают ныне
В Сибирь, чужой холодный край.
И это есть твоя дорога?
Дела великие твои?
Хотя б покайся перед Богом,
Перед народом, Ум-Хаджи!..
Я всё сказал. Иди с Аллахом
Туда, откуда ты пришёл...
Арцу стряхнул снежок с папахи
И руки горестно развёл.
Потом застыл в седой метели,
Как будто на иных весах,
В своей заснеженной шинели,
С недоумением в глазах.
И так стоят они упрямо,
Два сына рода одного,
Один под виселицей прямо,
Второй -- в трёх метрах от него...
А снег летел, худого века
Беля паршивые следы,
Качая тело Алибека
И торс Умаева Дады.
И Умма со своей подставки,
Не отвечая ничего,
Проверил, как лежит удавка
На дюжей шее у него.
Затем, качая головою,
Взглянул на замерших людей
И твёрдой всё ещё рукою
Провёл по белой бороде.
И не один не дрогнул мускул
На мрачном лике старика,
Лишь взглядом отрешённо тусклым
Взглянул на сына свысока.
А тот висел к земле носками,
Свисая тяжестью свинца,
И виноватыми глазами
Смотрел на старого отца.
И Умма, отвернувшись, снова
Провёл рукою по лицу,
Затем небрежно и сурово
Взглянул со стула на Арцу.
--Ты прав, – сказал он генералу,–
Ты много раз мне говорил,
Что нас на свете очень мало,
Что нет у нас ни войск, ни сил.
Ты говорил: необозрима
Земля далёкого царя,
И мощь его неодолима,
Как эти горы и моря,
Что мы сегодня на распутье
Худого мира и войны
И что мои призывы к смуте
Сейчас опасны и смешны.
Ты говорил: В угоду страсти
Души бунтующей своей,
Зачем толкаешь против власти
Стеснённых бедностью людей?
Но я, как волк, хотел свободы,
И хоть разрежь меня пилой,
С врагами нашего народа
Не мог примириться душой.
Аллах свидетель, не от скуки
Я к этой виселице шёл:
Мне, как орлу, – тут Умма руки,
Как крылья, в стороны развёл,–
Хотелось неба, вольной страсти,
А что касается людей,
Не я поднял их против власти
В угоду прихоти моей:
Они, Арцу, поднялись сами.
Верней, прислужники царя
Своими подлыми делами
Смутили души их. А я
По зову крови, как мужчина,
Не мог остаться в стороне --
И мой отец, и оба сына,
И братья пали на войне.
И я сейчас перед народом
Могу сказать как человек:
Я кровью был его и потом,
И чист пред ним, как этот снег.
И перед тем, как кануть в лету,
Когда мой смертный час настал,
Пришёл под виселицу эту,
Чтобы народ не пострадал.
Не предал, не сбежал трусливо.
И в этот час, прощая всем,
Не стану каяться, слезливо
Давясь слюной, ни перед кем.
И если по ошибке кто-то
Моей невинно пострадал,
Считай, для полного расчёта
Я честно жизнь свою отдал....
И дуло, дуло, снежной тьмою,
Как будто хлопьями золы.
-- О Ум Хаджи, – вскричал Чермоев
В отчаяньи, из белой мглы,
-- Ты волен поступать с собою
Согласно совести своей,
Но права рисковать судьбою
Несчастных женщин и детей
Ты не имел. Такое право
Имеет лишь один Аллах!..
(Понявин встал от Уммы справа,
Почтительно, как на часах).
И брови белые угрюмо
Насупив, с места своего
-- Хвала Ему! – ответил Умма,
-- Без повеления Его
И шмель крылом не пошевелит,
И солнце перестанет греть.
Тебе, Арцу, в своей постели,
Видать, судил он умереть.
А мне, как верную награду,
Он смерть такую присудил.
Но ты не бойся: я, как надо,
Приму её по мере сил…
И тяжело расправив плечи,
Кивнул Тазурко головой,
Как будто в знак грядущей встречи
Уже на площади другой.
Тогда Понявин, словно рыба,
Поймал снежинку жадным ртом
И выбил стул из-под наиба,
Ударив мокрым сапогом.
И Умма как-то неумело,
Под гул толпы и женский вой,
Всей массой сжавшегося тела
Повис, качаясь над землёй...
Юсуп дрожащие ладони
Прижал к промокшему лицу,
Потом, совсем опустошённый,
Взглянул тоскливо на Арцу.
Но тот стоял, ссутулив плечи,
Вперив в повешенного взгляд…
Как будто хлопьями картечи
Кружил в пространстве снегопад...

[Marty]

ЗЕЛИМХАН

Отрывок.

В горах над Северным Кавказом
Лишь мрак на скалы снизойдет,
Как будто вспыхивая разом
Пылает звездный небосвод.
И Зелимхан любил ночами
С плато какой нибудь горы
Смотреть пытливыми очами,
Как зажигаются костры
Созвездий бдительной Вселенной,
Ее героев и царей,
С одним и тем же неизменным
Расположеньем лагерей.
Давно питаясь скудным хлебом
Преследуемого беглеца
Он столько лет под этим небом
Жил в ранге звездного чтеца.
И в этот раз, смежив чуть очи,
С абреческого лежака
Прислушиваясь к звукам ночи
Он видит, как издалека
Сверкая мантией колючей
Владыки звезд Большого Пса,
Сияет Сириус могучий,
Дразня ночные небеса.
И, царственный и одинокий,
Все тот же, запредельный франт,
Дымит Альдебаран высокий -
Тельца оранжевый гигант.
А вон Канопус – слава Киля,
В компании других светил,
Расправив матовые крылья
Пол неба ими озарил.
И за кострами Ориона
На южном рубеже небес,
Зажженный в сердце Скорпиона
Пылает красный Антарес.
Дивясь великому простору
Вместившему весь этот клад,
Абрек лежит и ясным взором
Следит за сестрами Плеяд.
Ученых санов не имея
Он их настолько изучил,
Что посрамил бы Галилея
По части знания светил.
И вглядываясь в знаки Бога
Любил он друга вспоминать,
Который трижды из острога
Сумел удачно убежать.
Его ловили с каждым разом,
И вот один тюремный чин
Кося своим жандармским глазом
Сказал в сердцах: " собачий сын,
В такую даль тебя упрячем,
Где ежли сразу не помрешь,
Будь ты хоть росомахи зряче
Назад дороги не найдешь".
Чеченец, согласившись вроде,
Заерзал тут же на снегу:
«Убьешь во мне любовь к свободе
Тогда я точно не сбегу.
Еще тебе придется, Федя,
У всей вселенной на виду
Накрыть шинелью Ковш Медведя
И сдуть Полярную Звезду»
Здесь Зелимхан концовку зная,
Всегда с улыбкой представлял
Лицо жандарма - вертухая,
Когда чеченец вновь сбежал…
Еще любил он, мерить млечность
Светил рассыпанных кругом,
Чья световая бесконечность
Простым не мыслилась умом.
Но это быстро утомляло,
Смущало ум, клонило в сон.
Ночная птица пролетала
Над ним как вражеский шпион
И громко хлопая крылами
Неслась тяжелая во тьму,
Где ночь бессонными врагами
Грозила столько лет ему…