[Marty]

из публикаций Хьасана..

«Чечня – социально уникальное явление. На всем Кавказе царизм по мере покорения кавказских народов прибегал к тактике подкупа и интеграции местных феодалов (князей, беков и т.д.) – их “аристократическое происхождение” признавалось, они уравнивались в правах с российским дворянством и аристократией, их наделяли специальными привилегиями (религиозной и судебной автономиями и т.п.). И только в Чечне это оказалось невозможным (почему Чечня и стала оплотом Шамиля). В Чечне в XVII–XVIII вв. произошла своеобразная “крестьянская революция”: крестьяне прогнали феодалов (и своих, и пришлых – дагестанских и кабардинских) и зажили самоуправляющимися общинами. Это и есть тейпы.
Фактически чеченцы вернулись к временам “военной демократии”. Специалисты называют общественное устройство Чечни “горскими демократиями” (в XIX в. их называли также “республиками”, “конфедерациями общин” и т.д. – отдельные общины, действительно, часто – особенно в случае военной опасности – объединялись в конфедерации; “горские демократии” существовали также в нескольких соседних с Чечней районах Дагестана и у части адыгских племен, но там они почти везде были не результатом “крестьянской революции”, а, напротив, следствием не произошедшего еще перехода от общинного строя к феодализму). Чеченские “горские демократии” были чем-то вроде воплощенного идеала народников и эсеров. Частная собственность за землю была отменена, земля принадлежала всей общине, тейпу – и даже имам Шамиль позже вынужден был с этим считаться: он запрещал, чтобы кто-нибудь из его назначенцев (наибов) называл землю “своей”; леса, пастбища, воды находились в общей собственности; пахотные земли община (джамаат) передавала отдельным семьям в пользование, тейп каждую весну перераспределял земли. Все члены общины (уздени) были равны, все основные вопросы решались общим собранием мужчин-узденей, все должности носили выборный характер (позже Шамиль, конечно, назначал наибов – но он ни разу не рискнул назначить наиба в Чечне вопреки воле тейпов).
Уравнительные тенденции в чеченском обществе после “крестьянской революции” носили настолько “агрессивный” характер, что даже вылились в обычай “байтал-вакхар”. В соответствии с этим обычаем в том случае, если у какой-то семьи в тейпе поголовье скота начинало превышать некую “среднюю норму”, старейшины собирали совет тейпа, который устанавливал, действительно ли имело место такое превышение. Если совет решал, что да, собирался весь тейп и делил имущество “провинившегося” между членами тейпа, оставляя разумную долю и самому хозяину.
Как часто бывает при феодализме, “крестьянская революция” в Чечне носила религиозную окраску: протекала под лозунгами суннитского тариката Накшбандийя (вылившегося на Северном Кавказе в “мюридизм”, про который мы все учили в школе – во всяком случае, те из нас, кто учился в советской школе), истолкованными в радикально-уравнительном ключе (все мусульмане – равны, ни один мусульманин не может быть чьим-либо рабом). Именно потому Чечня была последним оплотом Шамиля, что свободные чеченцы рассматривали царскую оккупацию еще и как насаждение феодальных порядков…
“Горская демократия” сформировала особый тип личности чеченца-мужчины, который исследователи пытались определить терминами “горский аристократизм”, “крестьянский аристократизм”, “демократический аристократизм”. Чеченец-уздень превыше всего ценил свой статус свободного, свое достоинство, а нормы тейповой “горской демократии” прямо предписывали ему защищать это достоинство силой оружия, что автоматические делало сообщество мужчин-чеченцев сообществом воинов, – и их с детства воспитывали как воинов (подобно сословию рыцарей в средневековой Европе или самураев в средневековой Японии). Каждый чеченец считал себя равным князю – поскольку над ним не было князя (в отличие от соседних народов). Само слово “уздени” – оьзда нах – первоначально значило “благородные люди” (условно говоря, “дворяне”), после “крестьянской революции” оно стало означать “свободные и равные” (то есть “дворянами” стали все).
Это делало менталитет чеченского крестьянина очень похожим на менталитет средневекового дворянина (включая и соответствующие отрицательные черты – например, презрение к несвободным, впрочем, любой несвободный, осмелившийся восстать против хозяина, автоматически в глазах чеченца возвышался до равного). Личное достоинство и достоинство семьи обеспечивались не только поведением каждого узденя, но и поддержкой большой семьи и тейпа (включая обычай кровной мести), а также затем и религиозной общины. Неизбежный в такой ситуации “заносчивый” индивидуализм как раз уравновешивался мюридизмом (поскольку каждый мюрид добровольно выбирал себе наставника и добровольно налагал на себя ограничения)...
С этими национально-психологическими особенностями связано распространение в Чечне абречества и то исключительное уважение, которым в Чечне пользовались абреки, считавшиеся народными героями. Абреки вели индивидуальную войну с царскими властями десятилетия спустя после поражения Шамиля – знаменитейший Зелимхан Харачоевский (для чеченцев – символ сопротивления царской администрации), погиб только в ноябре 1913 г. После революции 1905 г. абречество в Чечне приобрело массовость и открыто социальный характер. По сути это была, в соответствии с определением Ленина, партизанская война в условиях отступления революции.
Именно абреки возглавили в Чечне первые повстанческие отряды во время Революции 1917 г. и Гражданской войны. Асланбек Шерипов возглавил отдельную Чеченскую Красную Армию, которая вместе с войсками Терской Советской Республики разгромила в ноябре 1918 г. под Грозным белогвардейцев-бичераховцев, а с приходом Деникина ушла в горы и развернула партизанскую борьбу. Чеченцы считались на Северном Кавказе оплотом Советской власти. В 20-е гг. советское руководство выселяло из северной Чечни антисоветски настроенных казаков и селило на их землях просоветски настроенных чеченцев из горных районов. Вся “новая интеллигенция” Чечни была настроена революционно и просоветски.
Первый удар по благоприятному отношению чеченцев к Советской власти нанесла коллективизация. Как раз против собственно коллективизации чеченцы совершенно не возражали, обобществление земли было ими воспринято с одобрением: по чеченским представлениям, земельные угодья и так являлись коллективной (общинной, тейповой) собственностью. Тем более что сплошь и рядом ТОЗы и колхозы в Чечне складывались по тейповому признаку (это называлось “купы”). В Чечне были распространены не только тейповые колхозы, но даже тейповые райкомы партии!
Однако коллективизацию скота, птицы и – особенно – садов и огородов (с последующим вывозом полученного продукта неизвестно куда) население горной Чечни восприняло с ужасом: все знали, что в суровых условиях горной зимы это означает смерть. В ответ вспыхнула целая серия стихийных восстаний, крупнейшим из которых было восстание под руководством Шиты Истамулова. Восставшие в целом добились своего: власти пошли на попятный, заключили с повстанцами в 1930 г. официальное соглашение о прекращении боевых действий, пообещали “исправить ошибки” и “прекратить произвол” и не преследовать участников восстания. Однако власть обманула повстанцев: сложившие оружие крестьяне были репрессированы, Ш. Истамулов был застрелен сотрудниками ОГПУ. После этого его брат Хасан Истамулов организовал партизанский отряд, который действовал с 1931 по 1935 г.
Наконец, Чечня была единственным регионом, где в конце 30-х в ответ на сталинский массовый террор развернулось партизанское движение, которое возглавили юристы Хасан Исраилов и Майрбек Шерипов (брат Асланбека Шерипова). В августе 1937 г. в Чечне была проведена операция по “устранению антисоветских элементов”. За несколько месяцев республике было арестовано свыше 10 тыс. человек: практически поголовно вся “новая чеченская интеллигенция” – и та, что с восторгом встретила революцию, и та, что сформировалась за годы Советской власти; поголовно все местное руководство чеченского происхождения; подавляющее большинство “красных партизан”.
М. Шерипов и Х. Исраилов не были арестованы по случайности – и оба сделали из происходящих событий одинаковый вывод, а именно, что в СССР произошел государственный переворот, и переворот этот произведен Сталиным. На практике в Чечне развернулось два параллельных восстания (в частности, М. Шерипов контролировал районы Шатоя и Итум-Кале), поскольку программные и идеологические представления Шерипова и Исраилова не вполне совпадали.
Хасан Исраилов было блестящим пропагандистом и писал Сталину открытые письма, в которых обвинял “отца народов” в предательстве идеалов революции, убийстве Ленина, воровстве, фашизме и желании восстановить Российскую империю и стать в ней царем. Сотрудники НКВД впадали в ступор от содержания писем Исраилова и боялись передавать их по начальству. Х. Исраилов даже образовал в занятых его партизанами горных районах Чечни Временное народное революционное правительство Чечено-Ингушетии. М. Шерипов же полагал, что выходом из создавшегося положения может быть только государственная независимость Чечни, и считал нужным дистанцироваться (после нападения Германии на СССР) и от Сталина, и от Гитлера.
Оба восстания были подавлены силами регулярных частей и авиации, разбомбившей мятежные аулы. Уцелевшие партизаны стали абреками, многие из которых умудрялись вести индивидуальную партизанскую войну даже после депортации чеченцев. Последний чеченский абрек – Хасуха Магомадов, ушедший в горы в 1939 г. и состоявший в отряде Х. Исраилова, – вел индивидуальную войну с властью до 1976 г. (!). 28 марта 1976 г. Хасуха Магомадов, 71-летний старик, был застрелен у кладбища села Беной. Он сам выкопал себе могилу, установил рогатку для винтовки (старик был так слаб, что не мог стрелять без подпорки) и сознательно принял бой в окружении, отказавшись сдаться. По официальным данным КГБ, абрек был тяжело болен и настолько истощен, что весил лишь 36 кг. Удивительно, но в ночном бою ему удалось застрелить одного человека.
С традиционной чеченской точки зрения, Хасуха был героем, поскольку воевал как абрек, за идею, а представители власти, убившие его, опозорили себя: всем было очевидно, что старик пришел на кладбище умирать (он даже послал записку брату с просьбой похоронить его), надеясь, что ему дадут умереть своей смертью (по чеченским обычаям, укрывшийся на кладбище преследуемый неприкосновенен).
В сталинистской прессе, оправдывающей, естественно, депортацию чеченцев, наворочена также масса измышлений о Чечне в годы Великой Отечественной войны. Чеченцы, дескать, уклонялись от мобилизации на фронт, массами добровольно сдавались в плен фашистам, поголовно сотрудничали с оккупационными властями и даже подарили Гитлеру белого жеребца.
Между тем, на фронте воевало 40 тыс. чеченцев – и никаких “массовых переходов” на сторону Гитлера не было и не могло быть: нарушение воинской присяги противоречило традиционным представлениям чеченцев о мужском поведении (даже в Афганистане, где чеченцы вынуждены были воевать с единоверцами, не было случая, чтобы чеченец – военнослужащий Советской Армии перешел на сторону врага). 10 тыс. чеченцев ушло в народное ополчение. Дважды в 1942 г. и еще раз в мае 1943 г. в Чечне объявлялся добровольный призыв в Красную Армию – и каждый призыв давал 2 тыс. бойцов. 50 тыс. человек (в основном чеченцев) работало на создании оборонных рубежей Грозного. Чеченцы дали стране 50 Героев Советского Союза.
Более того, достаточно просто посмотреть на карты Великой Отечественной, чтобы установить, что ни с какими фашистскими оккупантами чеченцы сотрудничать не могли, потому что… территория Чечни никогда не была оккупирована фашистами (гитлеровцы смогли захватить лишь незначительную часть Ингушетии – Малгобекский район)!
Точно таким же вымыслом сталинской пропаганды, удивительно живучим и много раз тиражировавшимся и после смерти Сталина (в последний раз – Н. Горбачевым в романе, опубликованном в журнале “Москва” в 1989 г.), является легенда о белом коне, якобы подаренном чеченцами Гитлеру. Поскольку Чечня, повторю, оккупирована гитлеровцами не была, чеченцы просто физически не могли ничего преподносить в дар оккупантам. На самом же деле белого скакуна по кличке Шоулох собирался преподнести в дар Гитлеру назначенный оккупантами “верховным правителем Кабарды” Якуб Бештоев. При этом неизвестно, получил ли Гитлер этот подарок – по некоторым данным, местные подпольщики коня отравили. Кстати сказать, именно кабардинцев-то Сталин как раз и не депортировал!
Поэтому депортация чеченцев заведомо не имела никакого отношения к войне, а была массовым наказанием за антисталинское восстание. И депортация эта проводилась вовсе не с целью ликвидации партизанского движения в горной Чечне – к тому времени восстание было подавлено, и, даже по официальным данным НКВД, в горах оставалось не более 335 абреков (“политбандитов”, по официальной терминологии). Хочу специально указать, что депортация сопровождалась бессудными казнями тех, кто пытался скрыться или отказывался переселяться, а также тех, кто сам не мог идти – стариков и больных (причем их не только расстреливали, но и топили). К концу февраля 1944 г., когда на перевалах лег снег, что препятствовало вывозу депортируемых из ряда районов горной Чечни, несколько сот человек (по разным источникам, от 300 до 750), жителей села Хайбах и окрестных хуторов, были загнаны в конюшню колхоза им. Л.П. Берия в Хайбахе и сожжены заживо. Чем это отличается от Хатыни, Лидице и Орадура? И трудно себе представить, чтобы чеченцы забыли Хайбах. А ведь бойня в Хайбахе никогда не была официально осуждена, и никто никогда не принес за это чеченцам извинения…»

(Александр Николаевич Тарасов, советский и российский социолог, политолог и культуролог левого толка, публицист, писатель, философ. Лауреат премий журнала «Дружба народов» за 2000 год, журнала «Юность» за 2001 год и журнала «Октябрь» за 2011 год. «На стороне ацтеков. Послание моему редактору Антону Баумгартену» (29 декабря 2002 – 9 марта 2003).

[Marty]

«Селение лекарей» в Чечне.

«Все экспедиции 1840-х годов похожи одна на другую. С рассветом – генерал-марш, затем – по возам, и наконец сбор и выступление. Впереди авангард, в средине – колонна с обозом, на флангах – цепи стрелков с резервами и арьергард. С первым вступлением в лес этой первой нашей экспедиции уже началась перестрелка, и вот уже явилось совсем новое ощущение; пролет свистящих пуль давал понять, что каждая из них могла быть смертельна; но сознавалось также и то, что они пущены по массе, без цели, наугад, и следовательно, попадает только роковая; но все же надо признаться, что и такая перестрелка несколько ускоряла биение сердца. На арьергард всегда более наседал неприятель, а когда наседание усиливалось и делалось дерзким, тогда отряд останавливался, выдвигались орудия – и после нескольких выстрелов картечью неприятель отступал и движение продолжалось; если же где попадались стога с сеном или скирды с кукурузой и просом, то все это предавалось огню отряженными командами. После этих операций ожесточение горцев усиливалось, что и выражалось в ожесточенной пальбе в цепях и арьергарде, где всегда и были раненые, а иногда и убитые. Войска распределялись по очереди: в арьергард, авангард, цепи, обоз или колонну.
Таким образом, пройдя и истребив все, что попадалось на пути отряда, той дорогой, которая была избрана командующим, отряд возвратился в Грозную. Но тут уже стояли недолго, так как в эту осень положено было пройти всю Большую Чечню.
Когда прибыл командующий войсками, отряд двинулся в Большую Чечню. Поход этот был повторением Мало-Чеченского, с той только разницей, что местность была новая, а чеченцы злее. В эту экспедицию был убит наш кабардинский майор, которого и вывезли в Грозную. В один из дней похода наш Кабардинский полк был отряжен по какой-то боковой дороге, лесом, для уничтожения мятежного аула иохимов (местное название врачей), несмотря на их благодетельное родовое ремесло; нужно заметить, что действительно чеченские врачи отлично лечат раны. Многие из офицеров, и в том числе поручик Навагинского полка Дейер, хороший наш приятель, брат бывшего председателя Московского окружного суда, лечился у чеченца.
Мы шли тихо лесом за вожаком, о котором солдаты друг другу сообщали свои подозрения, как бы он не навел нас на какую-нибудь засаду; мы шли довольно долго, хотя и быстро, но вот сквозь чащу леса наконец открылся большой аул, а около него кукурузное поле уже с одними огромными штампами, показывавшими, какой величины была кукуруза в этом благодетельном климате. Несколько гранат были пущены по аулу, в ответ на которые отозвалось несколько выстрелов, и отряженные команды заняли аул, но уже пустой, так как горцы, вероятно, были извещены и выбрались в лес с женщинами, имуществом и скотом. Оставались только куры, за которыми тотчас же и начиналась охота, любимое занятие солдат.
Куры, конечно, поднимали страшный гвалт, летали с оглушительным криком от незваных гостей, которые также неистово бросались на них: летят полена, камни, фуражки, и солдат с добычей. Обшарить саклю, прибрать, что попадет под руку, поймать или зашибить курицу, подцепить барана – это страсть солдата. Невольно рассмеешься, когда, бывало, увидишь, что солдатик, и без того порядочно нагруженный ружьем, патронами, мешком с вещами и сухарями, не тяготится тащить под мышкой еще курицу, а часто и целого барана».
_______________________
А.П. Беляев. «Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном». Часть I. СПб, 1882 г.
DUGWARD.RU

[Marty]

))) са мел йелар)

"Зловещие мертвецы"

Случилось это в те далекие времена, когда деревья были выше, трава гуще, а видеомагнитофоны, все эти "Шарпы" и "Панасоники", только-только стали появляться в СССР. Суточный прокат видеомагнитофона стоил 100 рублей, и обычно инициатор проведения этого новомодного культурного мероприятия собирал с друзей по десятке и ехал в поселок Старая Сунжа за аппаратом.
В Старой Сунже можно было постучать в любые ворота и вам или давали видеомагнитофон с кассетами, или показывали ближайший дом, где его можно было получить. Посланец отдавал хозяину аппарата стольник и паспорт и вез телевизор с приставкой к изнывающим в ожидании друзьям. Там уже бывал накрыт пиршественный стол со всевозможными яствами и закусками и сеанс начинался.
Кстати, ходили упорные слухи, что жители Старой Сунжи, значительно увеличившие свое благосостояние за счет кинопрокатного бизнеса, собирают деньги на большой бронзовый памятник Брюсу Ли, который в те годы находился на пике популярности и чьи фильмы пользовались ажиотажным спросом. Не знаю, как бы отнеслась к сооружению этого памятника власть рабочих и трудового крестьянства, но идея действительно носилась в воздухе.
Впервые я попал на просмотр видеофильмов где-то в первой половине 80-х годов, в пору студенческой молодости, по приглашению своего четвероюродного брата, выступившего учредителем нашей суточной зретельской артели. Честно уплатив червонец, я на правах родственника занял одно из двух мягких кресел и, дождавшись прибытия видеомагнитофона, приступил вместе с сотоварищами к просмотру кинопродукции загнивающего Запада. Начали мы, разумеется, с фильмов с участием Брюса Ли.
Поскольку я не предупредил родителей о своих планах на текущий вечер, а отец был весьма строг к моим ночным отсутствиям, я решил, что посижу до полуночи, а потом покину сеанс. Но каждый раз соблазн оказывался сильнее страха грядущей родительской экзекуции и я откладывал уход еще на один фильм. Когда Брюс Ли расправился со всеми негодяями, был поставлен фильм под названием "Зловещие мертвецы". Он закончился где-то между 3 и 4 ночи и я, собрав всю свою волю в кулак, отправился домой.
Стояла темная осенняя ночь. В кронах деревьев шумел порывистый ветер. Мне предстояло пройти через университетский парк и выйти на улицу Интернациональную, на которой, ближе к Башировке, напротив таксопарка, стоял наш большой пятиэтажный дом. К этому описанию необходимо добавить, что я смотрел фильм ужасов или, как сейчас говорят, хоррор, впервые в жизни и при этом умудрился стартовать с наиболее пугающего фильма, который, судя по отзывам, до сих пор остается таковым среди фильмов подобного сорта.
Мои кошмары начались, когда я вступил на аллею университетского парка. За каждым кустом или деревом мне чудилось одно из этих жутких созданий, в которые превратились милые девушки в лесном домике после чтения древнего шумерского заклинания. Это не преувеличение. Я действительно каждую секунду ожидал, что сейчас, вот в этот самый миг, на меня набросится человекообразное чудовище с вывернутой набок шеей и окровавленным ртом. Лишь жалкие остатки воли мешали мне припустить со всех ног, а еще скованным ледяным ужасом сознанием я понимал, что бегство меня не спасет. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем я выбрался на Интернациональную улицу.
Там, при свете редких фонарей, мне стало немного легче, но душа моя ушла в пятки, когда на пересечении улиц Интернациональной и Пионерской я увидел черный силуэт застывшего в неподвижности человека. По счастью, там, у въезда на автомобильную стоянку, горел фонарь и при его свете я узал охранника этой самой стоянки Султана. Но тут меня пронзило страшное подозрение, что демоническая сущность, приняв облик Султана, поджидает меня для расправы. Однако у лица человека вспыхнул огонек сигареты и я понял, что это и в самом деле Султан, поскольку никогда не слыхал, чтобы черти, демоны и чудовища курили сигареты.
На всякий случай, я издали окликнул его: "Ты ли это, Султан!" Он с некоторым недоумением ответил: "Конечно, я, кто же еще! А ты что так поздно гуляешь?" "Да, -- отмахнулся я. -- гостил у родственника, смотрели видео. Там и подзадержался". "Ну как, Брюс Ли по-прежнему хорошо дерется?" -- пошутил Султан. "Поговаривают, что Чак Норрис может его побить", -- ответил я, завязывая разговор. Султан хорошо знал меня, потому что я постоянно загонял на охраняемую им стоянку свое авто и он держал для меня удобное место у самой сторожки. Поэтому я счел уместным остановиться и немного поболтать с ним, выкурив сигарету.
Где-то через полчаса, когда мы с Султаном выкурили еще по одной сигарете и я пересказал ему содержание двух-трех просмотренных намедни фильмов, он стал проявлять некоторое удивление моей разговорчивостью. Наконец, он сказал, что пойдет в свою сторожку, послушает радио и я был вынужден снова остаться в одиночестве и возвратиться в свои кошмары. Впрочем, все шло более-менее приемлемо, пока я не добрался до своего подъезда. Разумеется, в эту ночь свет в подъезде не горел и мне пришлось подниматься до своего четвертого этажа в чернильной темноте.
Я даже приблизительно не смогу передать тот страх, с которым ожидал, что на мою левую руку, которой я нащупывал перила, вот-вот ляжет ледяная ладонь зловещего мертвеца и я унесусь в безвозвратную воронку ужаса. Это было почти физическое ощущение присутствия рядом, спереди и за спиной, тех жутких тварей, которые населяли просмотренный мной фильм. Наконец я добрался до своей двери и позвонил, а затем прислонился к ней спиной, чтобы встретить ужас лицом к лицу.
Тут изнутри послышался звон ключей и лязг снимаемой цепочки, дверь открылась и мать спросила недовольным сонным голосом: "Ты где ходишь? Знаешь который сейчас час?" "Двенадцать", -- ответил я, прикинувшись оскорбленным этим незаслуженным упреком. "Ага, двенадцать! -- сказала мать. -- Сейчас уже наверняка час ночи". Я не стал спорить, потому что при ожидаемой назавтра отцовской экзекуции меня вполне устраивал подобный хронометраж прихода домой. Остаток ночи я, само собой, провел с зажженным светом и не сомкнул глаз.
Хьасан Бакаев

[BarbaroSSA]

Теперь я понимаю почему он написал книгу "След сатаны на тайных тропах истории")))))))) всему виной зловещие мертвецы))))) а фильм действительно жуткий.

[Marty]

))) кульминацией было, как он повернулся спиной к двери своей квартиры)
никогда не смотрела эту муть)
у меня кузина была любителем ужасов, потом боялась шелохнуться, соьца хухни чу йола, бохуш))

[Marty]

и еще немного юмора от Хьасана)

Гимн

Когда я учился Петербурге, мне рассказали такой случай. В одном из питерских вузов еще до развала СССР обучалась группа студентов из братского Вьетнама. Жили вьетнамцы в общежитии. И студенты из соседней комнаты решили над ними подшутить. В 6 утра, когда по всем радиоточкам заиграл гимн СССР, они ворвались в комнату вьетнамцев и стали будить их криками: «Вы почему валяетесь? Почему не на ногах? Советский гимн нужно слушать по стойке смирно! Иначе вы будете отчислены!»
Растормошив ошалелых вьетнамцев и заставив их выслушать гимн стоя, шутники ушли, посмеиваясь над простаками. Через неделю их вызвали в деканат. Декан и секретарь парторганизации факультета с растерянным видом ознакомили их с доносом, поступившим от бдительных вьетнамцев, которые докладывали начальству, что студенты, проживающие в комнате такой-то, во время исполнения гимна СССР продолжают спать. Из доноса также следовало, что сами вьетнамцы всю прошедшую неделю при первых же звуках гимна добросовестно вскакивали с постелей и становились по стойке смирно.

[Marty]

Потомственные чеченские строители башен

«В Чечне высоким строительным мастерством отличался особенно мастер из аула Хачара по имени Мути, которым были воздвигнуты многие жилые и боевые башни в ущельях Аргуна (Чечня) и Андаки (горная Грузия). Обычно, закончив строительство башни, он приносил мышонка и в присутствии хозяев пускал его со словами: "Если мышонок найдет укрытие для себя, я сбрасываю со стоимости третью часть!" И всякий раз мышонок не находил укрытия в башне, и люди приходили в восторг.
Большой славой пользовались даже за пределами Чечни зодчие из обществ Майсты (некий Бики и др.), Кей и Никарой, тайп Бавлой (Тератой Тарханов и др.), которыми в особенности хорошо строились боевые башни и погребальные сооружения. А каменщики из общества Хильдехарой (например, Қоха Бахарчиев из аула Цейлой) отличались строительством прочных жилых построек. В 1978 году на фасадной стене жилой башни в ауле Шикарой нами была зафиксирована арабоязычная надпись, указывающая имя местного строителя. Она гласит: "Это работа Хака". Все вышеупомянутые чеченские мастера были потомственными».
(Д. Ю. Чахкиев. Общие и специфические черты в башенном строительстве Чечено-Ингушетии и Северной Осетии. Орджоникидзе, 1985 год).
https://ghalghay.com/2021/04/01/chahkiev-dzhabrail/

[Marty]

Сасаны – Шешены – Чеченцы

Разбирая происхождение различных чеченских этнонимов, мы, конечно же, не можем пройти мимо названия «чеченцы», ставшего в силу исторических и политических обстоятельств главным именем нашего народа, под которым он известен всему современному миру. Но начнем мы эту главу издалека, с того, что в III-II тыс. до н.э. шумеры и аккадцы хурритов называли «субареями», а их страну – «Субарту» [1, с. 239]. Это же название в форме Шубрия известно также и в более поздний период истории – в II-I тыс. до н.э., а жители этой области обозначались шубарейцами, что тождественно обозначению хурритов [2, с. 107].
Группа российских историков-востоковедов в своем коллективном труде так описывает эту историческую область: «Последним независимым государством хурритов суждено было стать верхнетигрской Шубрии (хурритское самоназвание "Хурри"). Маленькая Шубрия пыталась воплощать единство погибшей хурритской ойкумены, но была уничтожена ассирийцами в 673 г. до н.э. Хурриты, однако, оставались одним из крупнейших этносов Армянского нагорья и в середине – второй половине I тысячелетия до н.э. были известны своим соседям под именем "матиенов", т.е. "митаннийцев" как свидетельство памяти об их блестящем прошлом.
Реликтовые хурритские государства продолжали существовать и в последующие века (приурмийская Манна с хурритской династией – до аннексии мидянами ок. 590 г. до н.э., княжество Кордуэна на исконной горной прародине хурритов при Верхнем Забе – до армянской ассимиляции уже в раннесредневековые времена), но лишь в качестве вассалов или автономных провинций других держав. Этнос хурритов был ассимилирован ираноязычным населением на протяжении второй половины I тысячелетия до н.э. – I тысячелетия н.э. Из существующих в наше время народов к хуррито-урартам по языку ближе всего чеченцы и ингуши» [3, с. 371].
По мнению крупнейшего ученого-востоковеда И.М. Дьяконова название Шубрия сохранялось вплоть до средневековья и в форме Арме-Шубрия обозначало Сасунские (Сасанские) горы, в которых хурриты сохранялись позже всего [4, с. 161]. В дальнейшем, обозначая эти горы, мы будем использовать два варианта их названия – Сасунские, под которым они широко известны, и Сасанские, поскольку первое название является вариантом второго с переходом «а» в «у» (Сасун < Сасан) [5, с. 158].
По всей видимости, хуррито-урарты или их этнические восприемники продолжали жить в области Сасан (Сасун) и в более поздние времена, поскольку сасанцы («сасанци»), входя в состав Армянского царства, в языковом отношении не были армянами и даже в IX веке не понимали армянского языка. Об этом совершенно недвусмысленно свидетельствует армянский историк IX-X вв. Фома (Товма) Арцруни. Вот что он пишет о жителях Сасана (Сасуна) в своей «Истории дома Арцруни»:
«Здесь вкратце дам я характеристику жителей горы (имеется в виду гора Сасун или, как ее еще называют, Хойт или Хут. – Авт.): кто и каковы они или каким образом в тяжком труде и в ужасных условиях они добывают себе пропитание и удовлетворяют свои насущные нужды. Жилища их находятся в глубоких оврагах, в горных ущельях, в лесных гущах и на горных вершинах. Живут они родами и так далеко друг от друга, что если кто из сильных мужчин закричит что есть мочи, то гул голоса его едва-ли где будет услышан, и произведет впечатление эха среди скал. Половина населения отвыкла от родного природного языка, так как живут они в далеких местах и не имеют общения между собою. Говорят они друг с другом на отрывочном и странном языке. И до того чужды и так непонятны они друг для друга, что даже нуждаются в переводчиках. В пищу употребляют они всякие бобовые, главным-же образом так называемое просо, которое в голодные годы у них именуется хлебом. Просо они орошают (вероятно, здесь описка переводчика, должно стоять «обмолачивают» – Авт.) ногами на полянах или сеют двурогими вилами. Для прикрытия своей наготы они одевают шерстяную одежду. Обувь изготовляют в виде сапогов из козьей кожи. Летом и зимою они удовлетворяются одной и той-же пищей и одной и той-же одеждой» [6, сс. 25-26].
Комментируя этот текст, акад. Я.А. Манандян отмечал: «Сведения, сообщаемые Фомой о жителях Сасуна, представляют чрезвычайную ценность. Из этих сведений видно, что Хутцы еще в девятом веке находились в первобытном – экономическом и социальном – состоянии, жили родовой жизнью и имели отсталое земледельческое хозяйство. Любопытно, в частности, то, что часть Хутцев говорила, по-видимому, не на армянском, а на каком-то непонятном языке. В дальнейшем изложении Фома Арцруни язык этот считает ''чуждым и не поддающимся исследованию''; повстанцев-же, говорящих на этом языке, называет ''сирийскими простолюдинами''. Однако, опираясь на новейшие исследования, можно, по-моему, с большим вероятием утверждать, что они были не сирийскими простолюдинами, а, вероятно, халдами или урартийцами, которые, как известно, постепенно слились с пришлыми арменами и вместе с последними считаются предками армян (хай-ов). Свидетельство Фомы Арцруни весьма ценно, поскольку оно указывает, что остатки древних халдов сохранились до девятого века в нагорном Сасуне» [6, с. 27].
Востоковед и урартолог Б.Б. Пиотровский, несмотря на свое в целом скептическое отношение к отождествлению халдов из средневековых закавказских источников с урартийцами, в данном случае был склонен солидаризироваться с Я.А. Манандяном относительно исторической ценности сведений, оставленных Фомой (Товмой) Арцруни, и поддержал утверждение ученого относительно того, что еще в IX столетии в горах Сасана (Сасуна) продолжали обитать халды-урартийцы [7, с. 9].
Впрочем, нельзя исключать, что Фома (Товма) Арцруни, обозначая жителей Сасуна «сирийскими простолюдинами», всего лишь сохранил воспоминания о том, что в некоторых древних анатолийских (индоевропейских) языках (например, в лувийском) урартийцы, как мы уже упоминали выше, именовались «сирийцами» (sura) [8, с. 207]. В этом контексте выражение «сирийские простолюдины» было тождественным обозначению урартийцев (сурели).
Академик Г.А. Капанцян также был склонен видеть в средневековых жителях Сасуна урартийцев, которых, как мы помним, в «поэтических», «возвышенных» древневосточных текстах называли Kuti (или Guti), т.е. «горцы». Ученый писал о горе Хут, по названию которой жителей Сасуна иногда именовали хутцами, так: «Имя района Xouth в Сасуне мы можем сближать с именем народа Kuti (Guti), упоминаемого в ассирийских надписях южнее Наирских племен… (см. также Джебель Джуди, имя горы, к северу от Ниневии, где остановился ковчег» [9, с. 132]. То есть, Г.А. Капанцян полагал, что гора Хут в Сасуне получила свое название по имени кутиев (гутиев), т.е. халдов-урартийцев, которых Товма Арцруни в IX веке там, на этой горе, и локализует. Примечательно, что гористая область Сасун (Сасан) в древности носила параллельное название Arzn (Арцн, как уже отмечалось, на чеченском и урартийском означает «горный», «гористый»), являясь, по старинным армянским преданиям, родиной древней армянской княжеской (а иногда и царской) фамилии Арцруни [9, сс. 100-101, примеч. 2].
То, что сасунцы («сасанци» по-армянски) или «народ Хута» не понимали армян и разговаривали с последними через переводчиков, отпечаталось и в армянской художественной литературе, отражающей историческое прошлое. В частности, об этом факте в своем историческом романе «В муках рождения» неоднократно упоминает писатель XIX века Церенц (Овсеп Шишманян) [10, сс. 30-32].
Возможно, свидетельство Фомы (Товмы) Арцруни о том, что в Сасане (Сасуне) еще в IX веке обитали халды (урартийцы) указывает на ту самую местность, откуда, по утверждению другого средневекового армянского историка Вардана Великого (Аравелци) переселились в устье Дарьяльского прохода цанары. Процитируем еще раз соответствующий отрывок из «Всеобщей истории» Вардана Аравелци:
«Точно таким же образом некоторые мужи халдейские, вышедшие из своего отечества, пришли в Гардман и сказали гардманскому князю – "Уступи нам часть Креста, данного тебе Ираклием, а мы примем христианскую веру и станем твоими слугами", что и исполнилось. Эмир багдадский, узнав об этом, стал грозить им, и они, устрашенные, удалились к подошве Кавказских гор. При помощи Христа, в Которого они уверовали, завладели они всеми (окрестными) областями, так что один из них, по имени Давид, вступивший в свойство с царем дцоро-гетским, вступил даже на престол. Эти Халдеи назвали свою область Тцанарк (т.е. Цанарк. – Авт.) на том основании, что в ней они узнали первое свое местожительство. И так как они говорили на иверийском языке, то гардманский князь пригласил для них, хорепископа» [11, с. 122].
Снова отметим: относительно того, что цанары, якобы, говорили на иверийском (картвельском, грузинском) языке, Н.О. Эмин, переведший «Всеобщую историю» Вардана Аравелци на русский, в специальном примечании отмечает: «"И так как они говорили на иверийском языке, то гардманский князь пригласил для них хорепископа" – вот это место у нашего автора (т.е. Вардана Аравелци. – Авт.), заключает в себе грамматические неправильности, вследствие чего происходит и неясность смысла. Мы перевели его наугад, стараясь, впрочем, по разумению нашему, уловить мысль автора» [11, с. 122, примеч. 493]. Таким образом, утверждение о том, что цанары говорили на иверийском языке, является, как признается сам Н.О. Эмин, его домыслом, сделанным наугад предположением, и, как уже отмечалось, совершенно не вытекает из работы Вардана Аравелци.
Цанары, которых процитированный нами средневековый армянский историк выводит из Халдии, т.е., как можно предположить, из области Сасан (Сасун), населенной в средние века халдами-урартийцами, опознаются учеными как одно из субэтнических подразделений чеченского народа. Многие кавказоведы пишут о нахчийском происхождении цанаров. Известный востоковед В.Ф. Минорский писал о цанарах так: «По-грузински цанар – мужественные горцы, жившие у Кавказского перевала, позже расширившие свои владения на восток, в Кахетию». И далее: «…основные цанары, вероятно, были чеченского происхождения» [12, сс. 210-211]. Это не одиночное мнение. Российские историки А.П. Новосельцев, В.Т. Пашуто и Л.В. Черепнин также отмечают, что «тсанары (санары арабских источников IX – X вв.) известны своей упорной борьбой с арабами. Обитали они где-то в Кахети в непосредственной близости от Дарьяла и, возможно, относились к вейнахам, находясь в родстве с тушинами» [13, с. 40]. Там же отмечается, что «Тушины, по-видимому, картвелизированные вейнахи. Одно из тушинских обществ еще недавно говорило на вейнахском наречии» [13, с. 40, примеч. 66].
Еще в 1989 году автор этой работы выдвинул концепцию «этнолингвистического моста», который связывал центральные регионы Северного Кавказа с родственными нахчийцам племенами и народами, занимавшими с древнейших времен определенные территории в Закавказье и Передней Азии. Этот «мост» был представлен хуррито-урартами на юге и нахчийцами на севере, а центр этого обширного региона занимали такие народы как халибы//халды, эры, гергеры, цанары, тушины, бун-турки и др., которые обеспечивали плавный «диалектный» переход от нахчийского к хуррито-урартскому языку [14, с. 45]. Последующие изыскания только укрепили нас в этом мнении.
То, что в близлежащих к Урарту районах Закавказья обитало родственное хуррито-урартам (и, следовательно, нахчийцам) население, отмечает и Г.А. Меликишвили. Он пишет, что «такое быстрое освоение этих земель (Араратской долины. – Авт.), превращение их в органическую составную часть империи в немалой степени было обусловлено тем обстоятельством, что урартийцам здесь приходилось иметь дело с населением, стоявшим в этническом отношении близко к населению центральных областей Урарту» [15, с. 39].
Говоря о древнем и средневековом населении Кахетии, армянский ученый А.Г. Мкртумян отмечает: «Наряду с картвельскими (грузинскими) племенами (кахи, пховелы, или пшавы, хевсуры, сваны и другие), здесь жили племена вейнахской группы (вероятно, цанары, гардабанцы, тушины и другие), находившиеся в стадии образования классов и государств и испытывавшие на себе грузинское влияние» [16, с. 231].
Подытоживая эти и другие научные мнения об этническом облике цанар, Г.Дж. Гумба пишет: «Если исходить из объективного анализа совокупности всех имеющихся фактов, то правомерным выглядит мнение о принадлежности цанар к нахскому этническому миру…» [17, с. 155].
Более конкретно определяет этническую принадлежность цанар профессор К.З. Чокаев, который пишет: «В средние века в ущелье Терека (Дарьяльское ущелье) и вокруг него обитал народ под названием цанары… Наши горцы до сих пор помнят племя цанаров (цанарой)… так называли одну из частей (чеченского. – Авт.) общества Чанти» [18, сс. 23-24].
Вследствие этих обстоятельств у нас появляются основания полагать, что именно к названию хурритской провинции Сасан, где еще в средние века обитали этнические восприемники хуррито-урартских племен, восходит название чеченцев в устах многих народов – аварское чачан, дидойское чачани, осетинское цацан//цацанаг//сасан//сасанаг, кабардинское шешен//шашан, арабское шишани, турецкое чäчäн и т.д. Это название, скорее всего, было воспринято русскими от кабардинцев в форме чечены//чеченцы и ныне известно в мире именно в этой русской форме [19, с. 355]. В то же время нельзя исключить, что в основу русского и европейского обозначения чеченцев легла осетинская форма произношения этого этнонима – сасанаг//цацанаг. Так, в труде Иоганна Готлиба Георги, опубликованном в 1766 году, мы обнаруживаем форму названия Чеченги [20, с. 176], в которой, вероятно, отразилась осетинская особенность написания этнонима «чеченцы» – сасанаг//цацанаг. Еще задолго до Иоганна Георги бургомистр Амстердама Николаас Витсен в своем фундаментальном труде «Северная и восточная Татария», написанном в 1692 году и изданном через тринадцать лет, приводит название чеченцев в виде «цецеки» [20, с. 151], в котором, по нашему мнению, опять же обнаруживается исходная осетинская форма сасанаг//цацанаг. То, что под именем «цецеки» подразумеваются именно чеченцы, не возникает сомнений, поскольку в одном ряду с ними фигурируют такие известные в чеченской этнонимии названия как «ококи» (аккинцы), «мичкизы» (кумыкское название чеченцев) и «карабулаки» («карабутак») – кумыкское обозначение чеченского общества Орстхой.
Вполне возможно, что в тех или иных случаях русские, а вслед за ними и европейцы, заимствовали название чеченцев то у осетин, то у кабардинцев. Одно из свидетельств того, что название «чеченцы» является не производным от названия селения (или города) Чечен, а русской транслитерацией кабардинского шешен//шашан, мы находим в книге Семена Броневского издания 1823 года. Главу своей книги, посвященную чеченцам, Семен Броневский назвал «Чеченцы или Шешены», отразив тем самым как русскую форму этого названия, так и исходную кабардинскую [21, с. 171].
Разбирая вопросы происхождения этнонима «чеченцы», следует указать на один примечательный факт. Как стало известно, в отличие от кабардинцев, называющих чеченцев шешен//шашан, западные адыге называют чеченцев «чэчэн». В Нартовском эпосе западных адыгов фигурирует некий загадочный герой Чэчаныко Чэчан (Чэчан, сын Чэчана) [22, сс. 245-282]. Загадочность же этого героя заключается в том, что в повествовании о нем поразительно точно дублируются происхождение и подвиги чеченского эпического героя Жерон-Канта, а также чеченские предания о детстве и юности Иисуса Христа, составляющие сюжетное единство [23, сс. 7-24]. Возможно, герой адыгейского Нартовского эпоса получил свое характерное имя потому, что сюжет о его происхождении и подвигах заимствован из чеченского фольклора, а присутствие образа Чэчана в Нартовском эпосе является свидетельством глубокой древности этнонима, ставшего именем этого персонажа.
Профессор Я.В. Чеснов так пишет о происхождении и смысловом значении названия «чеченцы»: «Если оставить в стороне несколько народных этимологий слова "чеченцы" на основе русского языка, то в научном плане следует обратить внимание на фонетическую близость названия чеченцев к одному важному социально-сословному термину. Речь идет о слове сасан – сысын, которое проявилось в разных местах этнополитической жизни народов Евразии. В Иране сасаны были кастой воинов-коневодов, которая дала свое название знаменитой династии (т.е. династии Сасанидов, правившей Ираном с III по VII вв. н.э. – Авт.)… Использование подобного термина в качестве этнонима – историческая закономерность, соответствующая тенденции в самоназваниях общностей – отмечать чем-то исключительность (например, германское слово франки – "свободные", которое легло в основу самоназвания французов). Возможно, у чеченцев произошла утрата самоназвания сасан-чечен в связи с развернувшимися у них процессами демократизации, которые завершились в XVII-XVIII веках, а начались, скорее всего, после походов Тамерлана. Еще в XII веке чеченцы имели царские династии, родниться с которыми считалось почетным грузинским царям. Грузинским названием для чеченцев в то время было дурдзуки, дзурдзуки» [24, с. 70].
Утверждение Я.В. Чеснова о том, что названием «сасаны» в Иране обозначалась каста воинов-коневодов, находит подтверждение в изысканиях ученого-востоковеда Вяч.Вс. Иванова, который констатирует, что искусству коневодства «хетты и другие народы Передней Азии учились у арийских мастеров этого дела», и что это искусство «подробно описывается в специальных коневодческих текстах, написанных на хеттском языке уроженцем Митанни – хурритом Киккули и другими хурритами». Как далее отмечает Вяч.Вс. Иванов, хуррит Киккули именует себя арийским (т.е. иранским. – Авт.) термином Aššuššani, что в общем смысле означает «коневод»; тот же термин в том же значении в ассирийской форме susani (ср. вавилонск. šušanu) встречается в ассирийской книге о коневодстве, составленной на аккадском языке на рубеже XIV и XIII вв. до н.э. Т.е. ассирийская книга о коневодстве была составлена примерно тогда же, когда был написан коневодческий трактат Киккули, и была по содержанию очень сходной с последним [25, с. 30].
Между тем видный специалист по древневосточным языкам и истории И.М. Дьяконов считал, что этноязыковое влияние индоевропейцев (в том числе и арийцев-иранцев) на хурритов сильно преувеличено. Он писал: «В армянском есть хуррито-урартские слова, названия местных флоры, фауны, социальных обычаев, а в хуррито-урартском языке нет армянских слов. Поэтому ясно, что сначала на нагорье (Армянском. – Авт.) господствовал хуррито-урартский язык, а уже затем сюда пришел индоевропейский – армянский, заимствовавший у предшественников местные термины, но не наоборот. Никаких реальных следов пребывания древнейших индоевропейцев в Передней Азии нет. Языковые примеры сходства между индоевропейскими языками и древними языками Ближнего Востока не выдерживают критики, за исключением единичных, которые могли появиться за счет случайностей или как бродячие термины» [26, с. 27].
Что касается навыков разведения лошадей, то по мнению многих исследователей, включая И.М. Дьяконова, хурриты, как и ряд других народов Передней Азии, были знакомы с этим промыслом еще до соприкосновения с арийцами [27, с. 41]. Предприняв попытку определить, где именно хурриты могли соприкоснуться с арийцами, И.М. Дьяконов пришел к выводу, что эти контакты происходили в Приурмийском районе Северо-Западного Ирана не позже середины II тыс. до н.э. [27, с. 62]. Напомним, что хурриты фиксируются в Приурмийском регионе с древнейших времен; они упоминаются там еще в шумерских текстах как «жители гор Харрум» (видимо, северный Загрос). От этого оронима, как считают некоторые исследователи, хурриты и получили свое название [28, сс. 151-152]. Показательно, что именно в Приурмийском регионе располагались два интересующих нас древних города – Нахчеван и Дурдукка (Зурзукка), о которых мы уже говорили в предыдущих главах.
Приведенные сведения ставят под сомнение безоговорочное признание разбираемого нами термина по происхождению иранским (арийским). Однако, даже имея иранское происхождение, этот термин вполне мог послужить обозначением профессии, которое позже стало осмысливаться как этноним, что в целом характерно как для хурритов, чьи общины («димту») носили четко выраженные профессиональные названия, так и для чеченцев, у которых десятки тайповых названий связаны с производственными (ремесленными) занятиями.
Специалист по хурритским языкам Нана Нозадзе полагает, что термин aššuššanni – «смотритель конюшни, коневод» проявляет себя как элемент хурритской лексики. При этом она не уточняет, заимствован ли этот термин из иранского или являлся исконно хурритским [29, с. 26].
Такого же мнения придерживается американский востоковед эстонского происхождения Яан Пухвел (Jaan Puhvel), который обращает внимание на то обстоятельство, что термин assussanni, который он этимологизирует как «лошадиный тренер» (horse-trainer), оформлен с хурритским суффиксом принадлежности -ni- [30, с. 222]. Производным от assussanni Яан Пухвел считает среднеассирийский термин susanu, также означающий «лошадиный тренер» или «коневод» (hippologist) [30, с. 223].
Профессор Метью Столпер (Matthew Stolper) открывает нам дополнительные значения разбираемого нами названия. Он отмечает, что термином šušanu в эпоху Ахеменидов (VIII-IV вв. до н.э.) обозначали коневодов, однако считает это слово однокоренным с понятием sasinnu, которое обозначало «мастеров-лучников», а также наемных охранников сокровищниц, складов и конных дворов [31, сс. 79-80].
Все вышеизложенное позволяет полагать, что в древности, приблизительно в середине II тыс. до н.э., среди хурритов появилось сословие коневодов, которое, естественно, являлось также и привилегированным «аристократическим», «рыцарским» сословием по типу колесничих «марианне» (этот термин, судя по всему, также имел хурритское происхождение) [2, с. 72]; слово «марианне» родственно чеченскому термину мар – «муж», «мужчина» (см. производный от этого слова термин маршуо – «свобода», «независимость», что определяет первоначальное значение чеченского мар как «свободный, независимый, знатный человек»). Востоковед Ю.Б. Циркин делает ценное для нас замечание: «В древности, в том числе и в Передней Азии, лошадь использовалась не в земледелии, а в армии, причем в отборных войсках, связанных с аристократией» [32, с. 56].
Конечно, нелепо считать воинов, сражавшихся на колесницах или в составе конницы «феодалами», перенося в древневосточные цивилизации социальные отношения средневековой Европы, однако весьма показательным остается тот факт, что во многих языках Западной Европы, родины рыцарства, слово «всадник» стало синонимом и прообразом слова «дворянин» (шевалье, кавалер, кабальеро, риттер//рыцарь и т.д.). Опыт истории всех стран древнего мира показывает, что воины-всадники ощущали себя избранным сословием и представали в этом качестве и в общественном восприятии. И если таким было отношение к всадникам, то вдвойне почетно было быть не только всадником, конным воином, но и человеком, который обучал лошадей поведению на войне, долго и упорно дрессировал их и разводил новые – все более приспособленные к войне – породы. Недаром имя хуррита Киккули, «лошадиного тренера», составившего древнейший трактат по коневодству, сохранилось в истории рядом с именами самых известных царей древности. И именно такие люди получили на различных языках древней Передней Азии название «сасаны», ставшее со временем одним из обозначений народа нахче//нохчий.
Таким образом, мнение Я.В. Чеснова о том, что в древнем Иране названием «сасаны» обозначалась каста воинов-коневодов, воинов-конников, всадников, рыцарское сословие, получает подтверждение в изысканиях целого ряда ученых-востоковедов, чьи мнения мы привели выше.
Характерно, что и в близкие к нам по времени исторические эпохи чеченцы славились как мастера верховой езды и были известны коневодством, а также исключительным обилием разводимых ими лошадей. Английский историк Джон Баддели приводит высказывание сподвижника «проконсула» Ермолова, генерал-лейтенанта А.А. Вельяминова, который в самый разгар Кавказской войны отмечал: «Чеченцы-всадники во многом превосходят как казаков, так и нашу регулярную кавалерию. Они все как будто родились в седле и с ранних лет привыкли ездить верхом, а с возрастом становятся первоклассными наездниками, способными преодолевать верхом большие расстояния. Имея огромное количество лошадей, они выбирают лишь быстрых, сильных и выносливых. Нередко лошадь может в жаркий летний день преодолеть со всадником в седле более 150 верст» [33, с. 44].
У чеченцев было не только огромное количество лошадей, но и отменного качества. Вот как описывает специалист по коневодству чеченскую породу лошади: «Кабардинская или Чеченская лошадь, одна из самых рослых пород. Сухая, полугорбатая голова, длинная и тонкая шея, прямая спина и крестец, узкая грудь, тонкое тело, оленье брюхо и отличные ноги – суть отличие этой очень красивой породы. Притом тонкая с короткой шерстью кожа обнаруживает много сосудов. Она сильна, ловка и проворна» [34, с. 149].
Следует также обратить внимание на слова Я.В. Чеснова о том, что династия Сасанидов происходит от сасанов. Действительно, если скомпоновать древние предания о происхождении династии Сасанидов, ее легендарный основатель Сасан предстает перед нами неким странствующим рыцарем. Так, византийский историк VI века Агафий Миринейский, автор труда «О царствовании Юстиниана», описавший, с опорой на персидские источники, воцарение династии Сасанидов, называет Сасана «неким военным человеком, странствовавшим по стране кадусеев» [Агафий, II, 27]. Что касается собственно персидских источников, в частности, «Книги деяний Ардашира, сына Папака», первый царь из династии Сасанидов Ардашир, сын Сасана, оказывается связанным с коневодством, поскольку парфянский царь в наказание за ссору со своим сыном назначает его надзирать за своими лошадьми [35, сс. 56-57]. Добавим к этому, что в пехлевийских текстах, т.е. на языке персов эпохи Сасанидов, имя Сасана писалось как Şəşən (Шашан, Шешен) [36], что отображает как кавказское (кабардинское шешен//шашан, осетинское сасан//цацан), так и восточное (арабское шишани) название чеченцев.
Династия Сасанидов в силу каких-то не совсем ясных причин сильно тяготела к городу Нахчеван (Нахичевань) в современном Азербайджане. Имеются сведения, что сасанидские правители с самого момента своего воцарения в Иране основали в Нахчеване общеимперский монетный двор и, что примечательно, называли чеканившиеся там монеты словом «нахч» [37, с. 101], что отображает самоназвание чеченцев. Более того, цари сасанидской династии неоднократно переносили в Нахчеван свои резиденции, превращая тем самым этот город в столицу всей империи [37, с. 100].
При этом следует учитывать, что, жители Нахчевана (Нахичевани) по крайней мере до XIII столетия сохраняли свою этническую обособленность от окружающих народов и разговаривали на особом языке, который был непонятен для их соседей (тюрок, иранцев, арабов, армян, грузин, курдов и т.д.). Так, в иранском географическом сочинении XIII века «Аджа’иб Ад-Дунйа» («Чудеса мира») жители Нахчевана описываются следующим образом: «Люди его (Нахчевана) приятные по характеру и красивые; суннитского и шиитского толков; они бойцы за веру (гази), храбры, стрелки из лука и гостеприимны к чужеземцам; язык (их) приятный, нахчеванцы могут говорить на всех языках, а на их языке никто не может разговаривать» [38 сс. 209-210].
Кем же были эти средневековые жители Нахчевана (Нахичевани)? Известный ученый, сотрудник Института истории АН АзССР д.и.н. З.И. Ямпольский считал, что в этом городе обитали представители племени нахчи [39 с. 14]. Вслед за ним, многие азербайджанские ученые также напрямую связывают название города Нахчавана (Нахичевани) «с названием племени нахчи, издревле населявшего эту территорию», одновременно с этим увязывая название города (и, следовательно, этническое имя его древних основателей) с именем Ноя (Ноаха, Нуха) [40, с. 75]. При этом не будем забывать, что и сами чеченцы в своих этногенетических преданиях также напрямую связывали свое самоназвание нахче//нохчий как с одним из городов с названием Нахчеван [41, с. 214], так и с именем Ноя (Ноаха, Нуха, Наха, Нахума) [42, с. 17]. Если династия Сасанидов действительно происходила, как считал Я.В. Чеснов, от сасанов-нахчийцев, то их связь со средневековым городом Нахчеваном, населенным представителями «племени нахче», действительно получает весомое историческое и этнографическое обоснование.
Возвращаясь к жителям средневекового Нахчевана (Нахичевани), которые в этническом смысле были обособлены от закавказских народов и народов прилегающих к Закавказью районов Передней Азии, укажем, что в ту эпоху, судя по всему, далеко на юге от Северного Кавказа обитала какая-то этническая общность под названием нахче – отдельная часть чеченцев-нахче, отрезанная от последних Грузией и Кавказской Албанией. Такое заключение вытекает из сообщения арабского автора Йакута аль-Хамави (род. между 1178 и 1180 г. и ум. в 1229 г.), который сообщает, что столицей Аррана (т.е. Кавказской Албании. – Авт.) в его время являлась «Нашава, ее еще Нахчеваном называют» [43, с. 38]. Другой средневековый арабский автор Аль-Масуди (896 – 956) отмечает, что в его время приблизительно в том же регионе проживало племя «ан-нашавира» [43, с, 37]. Учитывая, что название Нахчевана в арабской транскрипции часто звучало как Нашава (в арабском, как и в остальных семитских, отсутствует звук «ч»), мы можем восстановить подлинное название указанного Аль-Масуди племени – нахчавира. По всей видимости, нашавира – это «нашавские» (т.е. «жители Нашавы»), а реконструированным нами названием нахчавира могут обозначаться и «племя нахче», и «жители Нахчевана».
(Окончание следует)

[Marty]

Сасаны – Шешены – Чеченцы

продолжение

В средние века, а точнее с XIII века, мы получаем уже прямые письменные доказательства тождества названия «сасаны» с чеченцами. Это убедительно доказал историк Х.А. Хизриев, сопоставив восточные и грузинские средневековые источники («Сборник летописей» персидского автора XIII века Рашида ад-Дина и свод древнегрузинских летописей «Картлис Цховреба»). Поскольку это очень важный для нас момент, процитируем здесь сделанное Х.А. Хизриевым аналитическое сопоставление этих двух источников:

«…В разделе труда Рашид-ад-дина под названием "Летопись султанов" рассказывается о боевом содружестве народов Кавказа в борьбе против войск хорезмийского султана Джелал ад-Дина, который действовал здесь после первого похода монголов. В числе названных им защитников Грузии в 1225 году фигурируют и сасаны. Вот что говорится в источнике…: "В Ираке и Азербайджане султан Джелал ад-Дин был завоевателем по предопределению. Он прибыл в Тебриз, вернувшись из Исфахана, и направился в Грузию. Так как румские султаны и мелики Сирии, Армении и тех пределов страшились завоевания и захвата им власти, то все они поднялись, чтобы отразить его, и собрались в одном месте с войском грузин, армян, аланов, сериров, лезгин, кипчаков, сасанов, абхазов и джанбт (ханит)"».

«По этому отрывку, – пишет далее Х.А. Хизриев, – совершенно четко видно, что сасаны локализуются на Кавказе. Приведем отрывок из грузинской исторической хроники, в которой описываются те же приведенные Рашид ад-Дином события. Интересно, что в этом отрывке упомянуты все перечисленные выше народы. И только вместо этнонима "сасаны" здесь употреблен другой, грузинский – "дурдзуки". В "Картлис Цховреба" говорится: "Султан оставил Азербайджан и второй раз пошел на Тифлис. Когда об этом узнала царица Русудан, она призвала войска восточное и западное..., войска hеров, кахов, армян, джазахов, месхов, таойцев, дадиани, абхазов, джикиев, открыла двери Дарьяльские и впустила оттуда осетин, дурдзуков и всех горцев. Собралось множество их у Начармагеви, и всех их она отправила на битву с хорезмийцами"».

«Источники, – подытоживает свои сопоставления Х.А. Хизриев, – совершенно независимые друг от друга, пишут об одном и том же народе. Мнение, что дурдзуки (дзурдзуки) являются предками чеченцев и ингушей, считается общепризнанным. И если ранее мы с известной долей осторожности высказались о возможности соотнесения этнонима "сасаны" к современному названию "чеченцы" ("народ нохче"), то теперь можем об этом говорить с гораздо большей уверенностью» [44, сс. 44-45].

Мнение Х.А. Хизриева находит подтверждение в трудах древних и средневековых армянских и албанских авторов. Подытожив данные из этих трудов, азербайджанский историк Ф.Д. Мамедова пишет: «Источники связывают появление первого царя в Албании в I в. н.э. с родом Сюник. Они сообщают, что парфянский царь Валаршак главой над Албанией поставил Арана из рода Сисакана. Этот же Валаршак в I в. предоставил роду Сисакан право высшей команды над царскими войсками с тем, чтобы они охраняли кавказские ворота, именуемые первоначально "Сисан"» [45, с. 107]. Таким образом выясняется, что первый царь Албании Аран из рода Сисакан в I в. н.э. по поручению парфянского царя Валаршака взял под свой контроль Дарьяльское ущелье («Кавказские ворота»), которые в ту пору носили название Сисан (или, учитывая выявленные варианты этого названия, Шишан). Знаменательно, что гораздо позже народом, охранявшим Дарьяльский проход от вторжений с севера, указывались нахчийцы-цанары, о которых мы уже писали в предыдущих главах. Это обстоятельство позволяет нам связать между собой цанаров, которых ряд ученых отождествляет непосредственно с чеченцами, с древним названием Дарьяльского прохода («Кавказских ворот») – «Сисан» (resp. «шишан», «шешен», «сасан», «цацан», «чечен»). И вряд ли случайным является тот факт, что в Сюнике (как и в Арцахе) говорили на особом языке, не являющимся ни армянским, ни тюркским, ни иранским или арабским, и столицей Сюника был город Нахчеван [45, с. 108], в котором, как мы уже отмечали выше, по крайней мере до XIII века говорили на особом языке, непонятном окружающим народам [38, с.209-210].

Одним из признаков, по которому мы можем судить об этническом происхождении Арана, первого царя Кавказской Албании («страны Алуанк»), является «прозвище» этого царя. Приведем цитату из «Истории страны Алуанк» древнего албанского историка Мовсеса Каланкатуаци:

«Здесь начинается [история] княжества страны Алуанк. От начала сотворения человеческого рода до царя армянского Валаршака о проживающих близ высоких гор Кавказа мы не можем ничего достоверного рассказать слушателям. При установлении порядка у жителей северных он созвал [представителей] пришлых диких племен, живущих в северной равнине и у подножия Кавказских гор, в долинах и ущельях к югу, до того места, где начинается равнина, и приказал им прекратить разбой и вероломство, платить покорно царские подати. Затем [царь] назначил им вождей и правителей, во главе которых по приказу Валаршака был поставлен некто из рода Сисака, одного из потомков Иафета, по имени Аран, который унаследовал долины и горы страны Алуанк, от реки Ерасх до крепости hЫнаракерт. Из-за его [Арана] мягкого нрава страна эта была названа Алуанк, ибо из-за мягкого нрава звали его Алу. Многие храбрые и знатные из потомков этого Арана, говорят, были назначены Валаршаком Партевом наместниками и тысячниками. От его [Арана] сына, произошли племена Утийского, Гардманского, Цавдейского, Гаргарского княжеств. До сих пор указание о родословной» [46, с. 25].

В приведенном нами отрывке абсолютно ничего не наводит на мысль о «мягком» нраве Арана, чтобы связывать его личность с армянским словом алу – «сладкий». Напротив, в этом описании перед нами предстает суровый властитель, сумевший железной рукой обуздать воинственных кавказских горцев, творивших «разбой и вероломство». И, конечно же, «прозвище» первого албанского царя Арана на самом деле является его титулом – алу. А этот титул находит точное отражение в хуррито-урартском allau, allai (хурр.) – «госпожа», «владычица», allau (урарт.) – «господин» [47, с. 92], а также в чеченском эла (< ала), ингушском аьла, бацбийском алъа – «господин», «князь» [48, с. 47]. В Библии хурритские старейшины обозначались термином «эла» [49, cс. 807-808] или аллу (мн. ч. Аллуфим [50]).

Таким образом, «прозвище» Арана, первого царя Кавказской Албании («страны Алуанк») является ничем иным, как его царским (княжеским) титулом в значении «господин», «князь», отсылающим нас к хуррито-урартскому и нахчийскому языкам, а исконное, древнее название Кавказской Албании – Алуанк (Алуан, Алван > Албания) означает «княжество», «царство». Мы обнаруживаем однотипные с названием Алуанк//Алван обозначения хурритских царств и областей, содержащих в своих названиях компонент «ал»: Алзи//Алсе в Верхней Месопотамии, Аласии//Алашии на о. Кипр [2, сс. 70 и 180] и Алва – удел эдомитян-хурритов в Ханаане, а также Алван (Алеан) – эпоним Сеира, хурритской области в Ханаане, тождественной Эдому [51, с. 22]. В надписи урартского царя Русы, сына Сардури, на территории современного Азербайджана отмечена «страна Элаини (Алаини») [52, с. 77]. В ассирийских текстах упоминается «страна Alau», которую Г.А. Меликишвили считает крупным образованием на территории Шуприа (в области Сасунских//Сасанских гор) [47, 416]. Следует полагать, все эти названия означали, как и в случае с Алуанк//Алван, «царство», «княжество», «владение».

Нужно уточнить, что в древности этносы называли себя нарицательным термином «народ», а свои места обитания часто обозначали нарицательными терминами в значении «страна» (= «царство»). Этнограф-африканист А.Н. Мосейко объясняет эту закономерность этноцентризмом, присущим многим древним этническим сообществам:

«Важнейшей чертой общинно-племенного сознания, по нашему мнению, является сочетание групповой солидарности, коллективизма с групповой замкнутостью, изоляционизмом, обособлением и противопоставлением себя другим группам на основе представления о собственной исключительности. Каждая локальная группа ставит свое сообщество в центр Вселенной… Обычно члены этнической группы представляют свою историю как метафизическую историю всего человечества, а своего праотца и праматерь – как предков всех народов; представляют членов данной группы как подлинных людей, а место, в котором они живут, – как центр земли» [53, с. 48].

Эти данные заставляют по-иному взглянуть также на этноним аланы и название Алания. Еще В.И. Абаев связывал название алан и Алании с ингушским социальным термином al;, правда, ставя эту параллель в обратную зависимость: он считал, что ингушский социальный термин происходит от этнонима алан [54, с. 47]. При этом В.И. Абаев почему-то проигнорировал чеченский и бацбийский термины эла (< ала) и алъа в том же значении, как проигнорировал и баснословную древность этих терминов, обнаруживаемых еще в хуррито-урартских надписях, а также в библейских текстах. Однако, если выявленная В.И. Абаевым взаимосвязь существует, то и название Алания укладывается в один ряд с упомянутыми нами названиями (Алуанк//Алван, Алзи//Алсе, Аласия//Алашия и Алва//Алван//Алеан) – везде значения «царство», «княжество», «владение».

Выявленные значения и их соответствия прокладывают дополнительные этнолингвистические и исторические пути, соединяющие между собой различные регионы, в которых отмечены чеченские этнонимы, в частности, разбираемый нами в данном случае этноним чечен, чеченец (< сасан, сисан, шишани, шешен, шашан, чэчан, цацанаг, сасанаг и т.п.).

Конечно, приведенные нами материалы и исторические свидетельства разрозненны и часто досадно обрывочны. Тем не менее, в своей совокупности они заставляют нас переосмыслить многие укоренившиеся в кавказоведении представления об этнокультурных связях между древними народами и их современными этнокультурными «родственниками». В частности, вряд ли можно переоценить тот вырисовывающийся все с большей отчетливостью факт, что хуррито-урарты (или, точнее сказать, их этнические восприемники) продолжали существовать как этнические сообщества и жить полноценной культурной и политической жизнью еще IX-X вв., а может и гораздо позже, активно влияя на исторические и этногенетические процессы, проходившие в Закавказье и Передней Азии. И, что особенно существенно для истории чеченского народа, пристальный анализ имеющихся в нашем распоряжении источников почти всегда позволяет увидеть более или менее отчетливую этническую связь между нахчийскими народами и племенами с одной стороны, и реликтовыми хуррито-урартскими народами и племенами, сохранявшимися в Передней Азии и Закавказье в эпоху средневековья, с другой. Одним из значимых звеньев в цепи этих связей является название «сасан» («шашан», «шешен»), которое, зародившись еще середине II тыс. до н.э. в качестве термина, обозначавшего в широком смысле «лучников», «изготовителей луков», «стражников сокровищниц», «охранников», «инструкторов по коневодству», «конников», в более поздние периоды истории стало обозначать народ «сасанов» («шашанов», «шешенов») и дожило до наших дней в национальном имени чеченцев. И если мы и далее не будем внимательно вслушиваться в эту «перекличку эпох», история чеченского народа останется неполной, недоговоренной, обедненной.
________________________

1. История Древнего Востока. Ч. 1 «Месопотамия», М., «Наука», 1983 г., 534 С.
2. История Древнего Востока. Ч. 2 «Передняя Азия. Египет», М.,
«Наука», 1988 г., 623 С.
3. Александрова Н.В., Ладынин И.А., Немировский А.А., В.М. Яковлев В.М. Древний Восток. Учебное пособие для вузов. М. «Астрель»: ACT, 2008 г., 654 С.
4. Дьяконов И.М. Предыстория армянского народа. Ереван, АН Армянской ССР, 1968 г., 180 С.
5. Вагапов Я.С. Проблема происхождения нахского этноса в свете данных лингвистики.//Чеченский Архив. Вып. 3. Грозный, Издательский дом Парнас, 2010 г., 155-179 С.
6. Манандян Я.А. Народные восстания в Армении против арабского владычества. (Лекция, прочитанная в лекториуме Ереванского Государственного Университета в связи с тысячелетием великого армянского народного эпоса «Давида Сасунского»). Ереван, издание Государственного Университета, 1939 г. 28 С.
7. Дьяконов И.М., Медведская И.Н. Урартское государство в новом освещении. Рецензия на книгу: Zimansky P.E. Ecology and Empire: the Structure of the Urartian State. – Studies in Ancient Oriental Civilization, 41. Chicago, the Oriental Institute, 1985, p. 141, plates 15, tables 17.//ВДИ, 1987 г., № 3, 202-211 С.
8. Пиотровский Б.Б. Припонтийские халдеи и урарты.//Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях института истории материальной культуры. Выпуск V. Издательство АН СССР. Москва-Ленинград. 1940 г., 5-10 С.
9. Капанцян Г.А. Историко-лингвистическое значение топонимики Древней Армении.//Историко-лингвистические работы. Т. II, Ереван, изд-во АН Арм. ССР, 1975 г., 539 С.
10. Церенц (Овсеп Шишманян). В муках рождения. (Пер. с армянского Анны Иоаннисиан). Ереван, Армгосиздат, 1961 г., 247 С.
11. Всеобщая история Вардана Великого (пер. Н.О. Эмина). М., Типография Лазарева Института Восточных Языков, 1861 г., 218 С.
12. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X-XI веков. М., изд-во Восточной литературы, 1963 г., 266 С.
13. Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика. М., «Наука», 1972 г., 337 С.
14. Бакаев Х.З. К проблеме этногенеза вайнахов.//Историко-лингвистические связи народов Кавказа и проблемы языковых контактов.//Всесоюзная научная конференция. Тезисы докладов. Грозный, Типогр. ЧИГУ им. Л.Н. Толстого, 1989 г., 113 С.
15. Меликишвили Г.А. Диаухи. (Из истории Южного Закавказья в древневосточную эпоху).//ВДИ, 1950. № 4, 26-42 С.
16. Мкртумян А.Г. К вопросу об образовании феодального княжества Кахетии.//Историко-филологический журнал (на арм. яз.), 1972 г., № 1, 230-234 С.
17. Гумба Г.Дж. Нахи: вопросы этнокультурной истории (I тысячелетие до н.э.). Сухум, Абгосиздат, 2016 г., 543 С.
18. Чокаев К.З. Вайн мотт – вайн истори. Грозный, изд-во «Книга», 1991 г., 191 С.
19. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в 4 томах. Т. 4. (Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева). М., изд-во «Прогресс», 1987 г., 861 С.
20. Кавказ. Европейские дневники XIII–XVIII веков. (Сост. В. Аталиков). Нальчик, изд-во М. и В. Котляровых, 2010 г., 304 С.
21. Броневский С. Новейшие географические и исторические изыскания о Кавказе. М., Типография Селивановского, 1823 г., 465 С.
22. Нартхэр. Адыгэ эпос. Текст угъоигъэ томибл.//Нарты. Адыгский эпос. Собр. соч. в 7 томах. Т. III, стр. 245-282; Т. V, стр. 141-163. Мыекуапэ (Майкоп), 2017 г.
23. Бакаев Х.З. Тайна Жеро-Канта.// Тайна Жеро-Канта. Варшава, изд-во SERLUO, 2013 г., 7-24 С.
24. Чеснов Я.В. Быть чеченцем: личность и этнические идентификации народа.//Чечня и Россия: общества и государства. М., Сахаровский центр, 1999 г., С. 63–102.
25. Иванов Вяч. Вс. Хеттский язык. (Издание второе, исправленное и дополненное). М., УРСС, 2001 г., 296 С.
26. Дьяконов И.М. Пути и судьбы.//Знание – сила, 1988 г., № 9, С. 24-30.
27. Дьяконов И.М. Арийцы на Ближнем Востоке – конец мифа. ВДИ, 1970 г., № 4. 39-63 С.
28. Курочкин Г.Н. К археологической идентификации переднеазиатских ариев.//Переднеазиатский сборник. III. История и филология стран Древнего Востока. М., «Наука», 1979 г., 150-159 С.
29. Нозадзе Н.А. Лексика хурритского языка, Тбилиси, SABC, 2007 г., 484 C.
30. Puhvel Jaan. Hittite Etymological Dictionary. Berlin-New-York -Amsterdam, Mouton de Gruyter, 1984 г., 247 С.
31. Stolper Matthew W. Entrepreneurs and Empire The Mura;; Archive, the Mura;; Firm, and Persian Rule in Babylonia. Leiden, Nederlands Instituut voor het Nabije Oosten, 1985, 324 С.
32. Циркин Ю.Б. Мифы Финикии и Угарита. М., «Астрель», 2003 г., 478 C.
33. Баддели Дж. Завоевание Кавказа русскими. 1720 – 1860. М., Центрполиграф, 2011 г., 422 С.
34. Бобарыкин П.А. Коневодство. Практическое руководство к излечению болезней лошади и к познанию ее по наружному осмотру. М., Типография Шюман и Глушкова, 1869 г., 447 С.
35. Дашков С.Б. Цари царей Сасаниды. Иран III-VII вв. в легендах, исторических хрониках и современных исследованиях. М., СМИ – Азия, 2008 г., 356 С.
36. Пехлеви письмо. Парфянский лоск. http://www.rbardalzo.narod.ru/4/pehl.html
37. Сейфеддини М.А., Бабаев И.А., Расулова М.М., Алиев З.М., Дадашова С.Х. Нумизматика Азербайджана. Том I. Денежное обращение и монетное дело в Азербайджане (IV в. до н.э. – IX в. н.э.). Баку, «Элм», 1998 г., 160 С.
38. Чудеса мира (Аджа’иб Ад-Дунйа). Географическое сочинение XIII в. на персидском языке (Новый источник по исторической географии Азербайджана и Армении).//Ученые записки института востоковедения. Том IX. 1954 г.
39. Ямпольский З.И. О значении слова ван в имени Нахичевань (К анализу имени Нахичевань).//Известия АН Азербайджанской ССР. Серия общественных наук. Баку, 1961 г., №1.
40. Халилов Т., Рахимов Я. История Нахчывана в русских источниках.//Журнал «АВРАСИЯ», январь 2014 г., 74-79 С.
41. Семенов Н.С. Туземцы Северо-Восточного Кавказа. СПб, типография А. Хомского и Ко., 1895 г., 487 С.
42. Савельев Е. П. Древняя история казачества. Часть 1-я. Новочеркасск, изд-во «Донской печатник», 1915 г., 456 С.
43. Маммад Л. Древняя мифология и курды. Арарат или Джуди?//Журнал «Дружба» (Dostan;), №№20-21. М., 2002 г.
44. Хизриев Х.А. Из истории освободительной борьбы народов Северного Кавказа против монголо-татарских завоевателей.//Социальные отношения и классовая борьба в Чечено-Ингушетии в дореволюционный период (XI – нач. XX в.). Грозный, Чеч.-Инг. кн. изд-во, 1979 г., 31-48 С.
45. Мамедова Ф.Д. Политическая история и историческая география Кавказской Албании (III в. до н.э. – VIII в. н.э.). Баку, изд-во «Элм», 1986 г., 284 С.
46. Мовсес Каланкатуаци. История страны Алуанк. (Перевод и комментарии Ш. В. Смбатяна). Ереван, изд-во АН Арм ССР, 1984 г., 258 С.
47. Меликишвили Г.А. Урартские клинообразные надписи. М., изд-во АН СССР, 1960 г., 460 С.
48. Дешериев Ю.Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов. Грозный, Чеч.-Инг. кн. изд-во, 1963 г. 555 С.
49. Иллюстрированная полная популярная библейская энциклопедия архимандрита Никифора. М., Типография Снегиревой, 1891 г., 901 С.
50. Эдом. Электронная еврейская энциклопедия. 51. Фритц Ринекер, Герхард Майер. Библейская энциклопедия Брокгауза. (Пер. с нем). Кременчуг, изд-во «Христианская заря», 1999 г., 1088 С.
52. Мещанинов И.И. Восточное Закавказье времен халдских завоеваний.//ВДИ, 1937 г., №1, 66-77 С.
53. Мосейко А.Н. Свой среди своих.//Азия и Африка сегодня. 1989 г., № 5, 39-61 С.
54. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. I. М.-Л., изд-во АН СССР, 1958 г., 655 С.